Настоятель долго всматривался в лицо незнакомца. Воспаленные губы больного дрогнули. Поспешно склонившийся к изголовью настоятель успел разобрать едва слышные слова: «Именем господа… Отто… Я — Отто…»
Монахи бережно понесли больного к келье брата-лекаря. Крестьянин, зажав в кулаке серебряную монету, взмахнул кнутом и уехал. Собираясь кучками, обитатели монастыря долго шептались о неожиданной щедрости отца-настоятеля, который отдал простолюдину серебро, хотя вполне можно было бы ограничиться благословением. Поговорили и о незнакомце, спрятанном. от любопытных глаз в келье лекаря. Но толком никто ничего не знал. Лекарь загадочно молчал, и братия довольствовалась разными домыслами.
А через девять дней человека, имя которого так и осталось неизвестным, тихо похоронили на монастырском кладбище. Лишь по погребальному обряду можно было догадаться, что умер он в монашестве. Непонятное было дело, загадочное.
Юлиан оказался среди немногих посвященных. Отец-настоятель велел ему неотлучно находиться у постели больного. Коротко пояснил, что незнакомец — священник Отто, искавший прародину венгров, который со своими спутниками подвергался многим опасностям, скитался по суше и по морю, а ныне, сломленный болезнью, один возвратился в Пешт. Пока неизвестно, нашел ли Отто дорогу к венграм-язычникам, потому что силы оставили его и разум помутился. Пусть Юлиан записывает каждое произнесенное больным слово, чтобы Отто не унес с собой в могилу тайну ордена…
Юлиан выполнил поручение. В недолгие минуты просветления Отто успел рассказать, что в некоем языческом царстве встретил людей, говоривших на чистом венгерском языке, и узнал от них, где живут венгры-язычники. Сам же Отто, чувствуя приближение болезни, дальше идти не решился, и вернулся обратно в Венгрию, чтобы взять с собой нескольких братьев-проповедников и завершить великое дело.
Хриплым шепотом, в изнеможении умолкая и снова едва слышно выговаривая слова, Отто перечислял города и земли, через которые следует идти на пути в Великую Венгрию:
— Город Матрика[16]… Алания[17]… Река Итиль[18]… Пустыня с редкой травою на три недели пути… Солнце должно быть утром справа, а днем — за спиной… Великая Булгария[19]… Солнце утром в лицо… Горы впереди, но до самих гор идти не нужно[20]… Там живут венгры…
Юлиан записывал на пергаменте каждое произнесенное Отто слово. Дороже золота были эти слова, оплаченные немыслимыми трудами, жизнями спутников Отто, таких же братьев-проповедников, как он сам. По всему видно, что и Отто не выживет, смерть уже склонилась к его изголовью…
Священник Отто умер, но добытые им знания о земле венгров-язычников превратились в достояние Доминиканского ордена. Новые знания предстояло добыть Юлиану. Юлиан был готов повторить путь Отто и пройти дальше.
Вскоре Юлиана переселили в просторную, богато убранную келью рядом с покоями настоятеля. Каждый вечер в келью приходили для доверительной беседы братья-проповедники, уже побывавшие в странах Востока. В высоком бронзовом поставце тихо оплывали восковые свечи. Отрок-послушник, неслышно ступая по ковру, тенью появлялся за спинами собеседников, снимал нагар длинными щипцами и так же неслышно исчезал. Звучали в тишине диковинные названия городов и земель. Шелестели пергаментные листы, хранившие от непосвященных тайны миссионерских путешествий. Юлиан приобщался к этим тайнам.
Странное чувство овладевало Юлианом. Он был как бы ничтожным камешком в строительстве огромного моста, который Ватикан перекидывал с католического Запада на необозримый языческий Восток. Камешком, по воле случая венчавшим пирамиду, но на который будут положены многие другие камни, и так — без конца, камень на камень, пока не свершится задуманное. Истинная вера должна распространиться на всю землю!
Величие предстоящего дела и собственная ничтожность в сравнении с тем, что в тайне от непосвященных было уже сделано и что еще предстояло совершить, — подавляли Юлиана, но одновременно наполняли его горделивой уверенностью. Неудачи не могло быть. За Юлианом, слабым и ничтожным, стояло непреоборимое могущество церкви. Рядовой солдат воинства Христова, он вовлекался в великое движение…
Юлиана удивляло и тревожило, что в беседах все реже и реже упоминалась главная, как он считал, цель путешествия — поиски прародины венгров, хотя Юлиан уже знал, что отец-настоятель в своем послании королю Беле упирал именно на это, выпрашивая охранную грамоту и серебро на путевые расходы, и заранее называл его «повелителем двух Венгрии». Наставники Юлиана почти не делали различия между своими далекими соплеменниками и прочими язычниками, говорили о них презрительно, как о людях заблудших, погрязших в грехах, которых нужно вывести на истинную дорогу силой или хитростью, если они сами и не пожелают следовать за апостольским призывом.
Однажды Юлиан осмелился возразить отцу-настоятелю, робко заметив, что венгры-язычники все-таки единокровные братья здешних венгров, но встретил суровую отповедь:
— Только вера объединяет или разъединяет людей!
Юлиан покорно склонил голову, но про себя решил, что пойдет к венграм-язычникам с открытым сердцем, как к братьям…
Королевская охранная грамота с золоченой печатью и тяжелый кошель с серебряными монетами были доставлены в монастырь. Оставалось получить благословение папского легата.[21] Настоятель испросил у легата аудиенцию и вскоре получил согласие.
Вместе с настоятелем Юлиан пришел в мрачный, похожий на рыцарский замок, дворец легата. Два молчаливых воина в плащах с большими красными крестами проводили их в зал.
Легат небрежным жестом прервал настоятеля, принявшегося было обстоятельно рассказывать о миссии Юлиана, как будто все, что могло быть сообщено, давно уже известно, и обратился к Юлиану:
— Ты едешь в восточные страны в страшное время. Из глубин Азии надвигаются на христианский мир дикие племена монголов. Мы не знаем о них почти ничего, но, по слухам, сила их ужасна, их бесчисленное множество и все они на конях. Тебе надлежит узнать, чего хотят монгольские правители и нельзя ли направить их варварскую силу на пользу святой церкви. Неисповедимы пути господни! Кто знает, не сокрушат ли язычники друг друга и над обломками языческих царств не воссияет ли благотворящий крест?