— Ты двигатель повредить мог, или колесо!

— Но не повредил ведь.

— Теперь всё провоняет этим...

— Ну, знаешь, бывают ароматы и похуже, — отряхнулся я и взглянул на зверски уделанный потолок. — Станислав, выпусти-ка.

— А убирать это говно кто будет?! — возмутился Павлов.

— Вы двое будете, а я на стрёме постою. Нельзя в муромских лесах неподвижный транспорт посреди дороги без охранения оставлять. Ты, вроде, лейтенант, а таких прописных истин не знаешь. Эх! — спрыгнул я с подножки и потянулся. — Хорошо на свежем воздухе. Аппетит разыгрался. Может, ещё одну вскроем?

— Гранатой, — саркастически добавил блюститель чистоты.

— Осторожнее с желаниями. Наш добрый друг может их исполнить.

Утро выдалось погожее, лёгкий морозец прихватил грязь и покрыл гниющие листья ледяными иглами, искрящимися в лучах восходящего солнца. Сквозь паутину голых ветвей уже можно было различить тёмные воды Оки.

— Почему мы по железнодорожному мосту не поехали? — спросил я у самоотверженно трущего приборную панель лейтенанта.

— Он перекрыт.

— С каких пор и зачем?

— С тех самых, как наши основные силы к Мурому подтянулись. Для пресечения миграции нежелательных элементов.

— Красиво, — оценил Станислав, возя мясной тряпкой по лобовому стеклу. — А ничего, что вы этих нежелательных элементов в союзники записали? Формально, но всё же. Прям какой-то недружественный акт получается. Какие у вас вообще планы на Навашино?

— Мне такие вопросы решать не по чину.

— Но мысли-то есть?

— Избавляться от бригад надо, я считаю. С ними дело иметь — себе дороже. Ресурсы ресурсами, а репутацию за два дня не восстановишь.

— Ишь ты, репутацию, — пробило меня на смешок. — И какая она у вас?

— Ну...

— Ага. Баб с детями потравили, деревни окрестные раком поставили, да ещё и два центнера золота проебали на ровном месте. Эдакие агрессивные психопаты-неудачники с апломбом. Так себе репутация, я бы беречь не стал.