— Павлов, ведь тебе на мнение моё вообще срать, ты всяко сделаешь как захочешь. Я вот смотрю на тебя и удивляюсь, и чем больше смотрю, тем удивляюсь сильнее. Ты же в России делаешь что захочешь, да и не только в России. У тебя даже армия своя, да и половина моей уже армии за тебя горой стоит. Я чего книжки твои читаю? Чтобы не читать письма разные, в которых только про тебя мне и пишут!

— Жалуются?

— Есть и такие дураки, но их письма еще в канцелярии выкидывают. А вот послушай, что мне пишет один генерал: «Ваше Величество, попросите Павлова приказать солдат в училищах не кормить пока те руки с мылом не вымоют. А то хлеб хватают грязными руками и дрищут потом не по детски…»

— Понять бы, что за генерал, а приказать — это не проблема.

— Проблема — это ты сам. Мне это Михаил пишет, между прочим брат родной. И даже он считает, что император и самодержец какого-то Павлова может лишь просить! Нет, в чем-то он прав, конечно. Но вот удивляюсь я не этому. Ты же, если в суть вникнуть, куда как больший самодержец нежели я, по желанию своему кого захочешь — казнишь, кого хочешь — милуешь. Я помню, как ты Канкрину предлагал тебе всю внешнюю торговлю отдать, а раз он отказался, то ты вообще под себя всю торговлю в Империи подгреб и своё получил. В столице магазинов, которые не твои, хорошо если с десяток наберется, да и то лишь из тех, что побрякушками промышляют. Заводы — так вообще почти все заводы у нас твои, а уж про дороги железные…

— Дороги все казенные.

— Называются казенными. А строишь их ты, работников всех опять ты нанимаешь. Даже министра ты выбрал! Зачем тебе вообще царь? Скажешь ведь, что надо царя свергнуть — и народ пойдет и свергнет… но ты так не говоришь. Почему?

— А потому что революцию устроить нетрудно, но страна-то от революции развалится. И никто не гарантирует, что ее потом можно будет обратно собрать. Так что чтобы страна процветала, нужно, чтобы власть была крепка. И, что, возможно даже важнее, нужно, чтобы каждый человек — и в самой стране, и за границей — знал, что в России власть крепка как никогда. Чтобы каждый человек в России власти верил, а каждый потенциальный даже преступник власти боялся. А крепкая власть — это когда властитель на нужные места назначает правильных людей. Вы таких людей знаете, а я — нет. И вот их знать и назначать на должности — как раз работа царя, а моя — всего лишь промышленность строить и развивать. И если цари все верно устроит, то власть будут и уважать люди добрые, и бояться людишки подлые. Причем чем вернее власть свою работу делать будет, тем подлый люд ее сильнее бояться станет. Аж до мокрых штанов…

— А если власть твоя будет, её, думаешь, в сухих штанах бояться будут? Студентов-бузотеров кто в Сибирь на стройки прямо из аудиторий забирает? Полицию студентики эти камнями, бывает, закидывают, а твоих милиционеров они слушаются как щенки дрессировщика…

— Студентов я же не на каторгу забираю, а отправляю на излечение. Физическое — труд на свежем воздухе здоровья изрядно добавляет, и ментальное — пусть сами посмотрят, как я… как государство народ угнетает и как правильно жизнь народу облегчать надо.

— Так не все излечиваются, я слышал…

— Мы все под богом ходим, и студенты тут не исключение. Но убогих и скорбных на голову я вылечить не могу, так что…

— Злой ты, Павлов. Я тебя за злобу твою осуждаю… где-то в глубине души. Но раз уж господь не дал мне силы с тобой бороться, то давай вот что обсудим: внучка моя Александра, девчонка хитрожопая, пока отец в Бухарестах губернаторствует, ко мне за благословлением пришла. Вот скажи мне, Алексей Никитич — он такая же сволочь, как и ты, или все же человек достойный?

— Если за Державу постоять, то, пожалуй, в меня пошел.

— Понял. Сашка-то согласен с выбором дочери — я его уже спросил, по твоему телеграфу — но от меня ответа ждет. Свадьбу сын твой где устраивать собирается, не знаешь?

— Уж не в Бухаресте точно.

— Слушай, ты все же уговори сына в Москве венчаться, все же царской внучке в Одоеве это делать не солидно. Договорились? А насчет канала — ты это сам решай, а если тебе подпись где поставить нужно будет, то я подпишу конечно. Свалился же ты мне на голову, рука писать устает, твои прожекты утверждая. Но во славу Державы можно, конечно, и постараться… Так что ты тоже старайся, а мы — и я, и дети мои, и внуки — чем сможем поможем. И не только подписями, ты осознаешь это?

— Я постараюсь… осознать. А там — как уж получится.

— Я тебе говорил уже, что ты наглец? Ах да… иди, на свадьбе встретимся.