Есть замечательное лекарство под названием уротропин. Само по себе оно ничего не лечит, но в организме разваливается на аммиак и формальдегид, и последний всех микробов и приводит к общему знаменателю. А делается этот уротропин очень просто: берется сколько нужно аммиака и смешивается с требуемым количеством формальдегида. На самом деле не очень просто, но все равно проще, чем об этом рассказывать.
Главное достоинство уротропина заключается в том, что если его полить азотной кислотой, то он немедленно превращается в циклотриметилентринитрамин. Тоже вещь очень полезная, народ (в моем лице) ее очень любит и ласково именует гексогеном. И вот если этот гексоген аккуратно смешать в нужных пропорциях с толом и церезином, то заправленный такой смесью снаряд для стамиллиметровой пушки британский линейный деревянный корабль превращает в груду щепок. А вот ядро от пушки британского линкора даже вмятины не оставляет на корпусе русского корвета…
Но сказать, что битва обошлась без потерь с русской стороны, было бы неверно: где-то через час после начала ядро, выпущенное с французского парового фрегата, попало в ствол пушки на одном корвете и пушка испортилась. Вообще-то в трюме лежали и запасные пушки, но в бою их менять было просто некогда.
Где-то через полчаса после начала процедуры избиения младенцев корабли «союзников» начали спускать флаги. Не догадываясь, что в плен их брать вообще-то никто не собирается…
К тому времени, когда все корабли «союзников» превратились в мелко наколотые дрова, из Котки подоспели катера береговой охраны. И ребятишки из береговой охраны отдельно проследили за тем, чтобы интервенты русские берега не осквернили своим присутствием. Как говорится, хорошо, когда над тобой не довлеют традиции: экипажи моих корабликов на Балтике набирались полностью из рыбаков Белого моря, а там ребята сантиментами не страдают. В особенности по отношению к британцам: в Белом море и на Мурмане джентльмены пиратствовали похлесче, чем пресловутые пираты Карибского моря в этом самом море.
Ну а пока флоты интервентов топились в Черном море и на Балтике, из Мезени неторопливо отплывали «вспомогательные транспорты». Числом в четырнадцать штук…
С пушками на «вспомогательных транспортах» было хорошо. Просто потому, что вторая из «захваченных» мною старинных книг на тевтонском наречии была оригинальным описанием техпроцесса изготовления русской легкой полевой пушки образца тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. На немецком книжка оказалась потому, что пушку эту разработали (и изрядной частью изготовили) на заводах Круппа. Сама по себе пушка была, на мой взгляд, абсолютно устаревшей, ведь она даже в действие приводилась путем поджигания запала фитилем — так же, как еще на Бородинском поле пушкари стреляли. Но мелкие детали имплементации (типа поршневого затвора или ствола, собираемого из двух труб или выбор той самой стали А50 для стволов) оказались полезными в части «изобретения» самой современной пушки уже стамиллиметровой. Которая от «германского прототипа» отличалась… От германского прототипа остался способ изготовления этого самого ствола и поршневой замок.
Потому что в книжке самым важным были технологии, а точнее — описание того, как сделать современное изделие, пользуясь технологиями полуторасталетней давности. Получалось очень сложно и долго, но в результате у меня было таких пушек уже около четырех сотен, из которых больше половины были поставлены на корабли. А если двадцать лет весь формалин перегонять на гексоген, то можно поднакопить очень приличный запас снарядов…
Спустя всего десять суток после выхода из Мезени четырнадцать корабликов доплыли до Англии, и четыре прямиком в Лондон направились. По дороге расстреляли парочку каких-то батарей на берегах Темзы, а затем, зайдя уже в город, начали тупо расстреливать все, что там было выстроено. На Букингемский дворец хватило двух десятков снарядов, а хваленый Тауэр рухнул после всего двух попаданий. Может, кто-то сказал бы, что этого хватит, но одним из «вспомогательных крейсеров» командовал рыбак из Таганрога, у которого британцы при бомбардировке города убили жену…
Вообще-то снаряд к пушке, если считать вместе с гильзой, весил тридцать килограмм, а «баржа» грузоподъемностью в три тысячи тонн одних только снарядов к пушкам тащила полторы тысячи этих самых тонн — и этого хватило бы на всю британскую столицу. К тому же барж было только в Лондоне четыре… Нет, конечно, они на Лондон столько снарядов не потратили: после того, как город был превращен в руины, на берег высадился десант, который — взяв с собой другие, притащенные в трюмах, пушки — отправился руинизировать окрестности. А если учесть, что десяток кораблей прошлись по другим местам на побережье Британии, то англам стало очень кисло: по моему распоряжению там уничтожались любые промышленные предприятия. Вообще все…
Сам я на бомбардировку, скажем, Лондона не поехал, и вообще приплыл к Британии ближе к шапочному разбору. На корвете, и прибыл не в Лондон, а в Дублин. Вообще-то в Ирландии ни один город бомбардировке не подвергся, только в Дублине был высажен десант — задачей которого было уничтожение исключительно английских солдат. А встречным ирландцам мои уже солдаты объясняли, что «мы не против ирландцев, мы наоборот стоим за свободу Ирландии от британского владычества». И все оставшееся от англичан оружие сразу ирландцам и отдавалось… нам-то такой хлам был вообще не нужен, у меня солдатики бегали уже с автоматическими магазинными карабинами, а офицеры — с пистолетами… Да, когда я говорил Александру Христофоровичу, что пистолет стоит за триста рублей, я не врал: он тогда столько и стоил. Но при массовом производстве цена несколько упала, раз так в шестьдесят — так что дать их офицерам, занятым в «управлении казенными крестьянами», стало вполне возможно…
За месяц с небольшим вся Англия была, как любил говорить один блогер из моего детства, вбомблена в кизяк. Были взорваны и сожжены все заводы и фабрики, а специально привезенные бригады «оккупантов» вывезли почти весь металл. Конечно, правильнее было бы называть это металлоломом, но и он лишним мне не покажется: те же рельсы очень удобно делать из переплавленного в мартенах железа…
Наполеон третий, вероятно, прыгал от радости потому что «русские дикари» отправились грабить все же Англию, а не Францию — но радость его была недолгой. Закончив с Британией те же самые корабли повернули к французскому берегу, а четыре уже упомянутых крейсера поднялись по Сене до самого города Парижа. По дороге развалив Гавр и Руан до состояния куч щебня, на что даже особо много снарядов не потребовалось, они приступили и к демонтажу столицы Франции. Последнее оказалось даже морально очень простым делам, ведь когда кораблики добрались до города, народу в Париже уже не осталось.
Франция — она все же несколько побольше оказалась, чем Британия, и вкизячивание этой страны затянулось на четыре месяца, но все намеченные работы были выполнены и в стране остался лишь один-единственный город. Орлеан, и его разваливать не стали потому, что тамошний народ сумел отловить Наполеона (третьего), которого — в обмен на обещание город не разрушать — передали моим солдатикам.
На всю эту операцию было задействовано около трехсот тысяч человек: двести тысяч из тех частей русской армии, которую я использовал «в крестьянском вопросе», и сто тысяч — это были подготовленные в моих (совсем моих) деревнях «простые мужики» — специально подготовленные. Еще некоторое количество войск (сугубо царевых) были задействованы в оккупации Сардинского королевства, причем Николай согласился с моими доводами и назначил Раевского Николая Николаевича герцогом Сардинским (и в России стало уже два герцога). Ну а губернатором Гибралтара стал назначенный лично мною полковник Иванов (Николай лишь утвердил его в воинском звании — «за Константинополь»).
Константинополь брали как раз войска под управлением Иванова, а конкретно — Пятый бронеходный полк. Причем бронеходами мужики сами себя назвали: в семикилограммовом «бронежилете» и стальной каске они ведь бегать практически не могли, а могли лишь идти. Неумолимо идти вперед под вражеским обстрелом: пуля из современной винтовки не то что пробить, а даже погнуть стальную пластину толщиной в линию не могла. А экипировка их только лично мною именовалась «жилетом», потому что сам «жилет» заканчивался посередине бедра, еще имелись наколенники и налокотники — а особо осторожные мужики еще и щитки на руки и на ноги цепляли. Понятно, что пуля в голову или еще куда-нибудь могла много неприятностей сотворить, но во время штурма Константинополя с русской стороны погибло чуть больше трех дюжин солдат.
Однако, понятно, одного Константинополя было маловато, и война на этом не закончилась. Уже кадровая русская армия пошла дальше: после того, как был занят Константинопольский вилайет, войска двинулись дальше и в течении двух месяцев заняли вилайеты Измид и Кастамуни на севере. А так как войска Паскевича уже заняли вилайет Трабзон, то черноморского побережья у османов не осталось. Но это на севере. А двигаясь в другую сторону русские (на самом деле в основном «мои») войска заняли вилайет Бруса, затем «материковую часть» вилайета Архипелаг (острова завоевывать не пришлось, там османских войск и не было) и, южнее, целиком вилайет Смирна. Ну а Паскевич, двигаясь с Кавказа, потихоньку прибрал вилайеты Карс, Эрзерум, Ван и теперь не спеша подгребал вилайет Мосул. Очень потихоньку, но вовсе не потому, что не спешил. Просто война — это отнюдь не стрельба по вражеским солдатам и захват городов и территорий…
Война — это, прежде всего, транспорт и снабжение. Войска причерноморских и присредиземноморских вилайетов снабжались (не очень хорошо, но все же терпимо) с помощью флота. А Паскевичу приходилось ждать, пока специально натренированные мужики не проложат по уже взятой территории железные дороги. Ну, хотя бы одну, да и то узкоколейную — но без нее воевать было бы просто нечем. Откровенно говоря, там и воевать было практически не с кем, османские войска, встретив отряды Паскевича, просто бегом спешили сдаться — но ведь у генерала задача состояла вовсе не в том, чтобы просто нахватать побольше пленных. Я в самом начале войны успел с ним обстоятельно побеседовать — и мы пришли к выводу, что «новые земли» нужно брать навсегда. Гарантированно пресекая любые попытки данное решение оспорить…
Откровенно говоря, мы оба опасались, что Николай не поддержит наши «экспансионистские замашки», но, к счастью, ошиблись. Император — после того, как вся европейская часть Оттоманской империи была освобождена от османского владычества, сам спросил у меня, а не получится ли заодно и австровенгров наказать за их хамское поведение. Франц, который Иосиф, действительно был хамом — но еще он оказался полным ссыклом: когда к австрийским границам подошли русские (опять «мои») полки, он тут же подписал договоры о передаче России остатков Румынской территории, провозгласил полную независимость Венгрии и, чтобы два раза не вставать, Богемии с Моравией. Ну а то, что Галиция вообще исконно русская земля, у него и сомнений не осталось. Понятно почему: я просто намекнул ему, что если его такое изменение границ не устроит, то он (лично) позавидует судьбам Наполеона третьего и британских аристократов: первого повесили на развалинах Версаля, а вот с аристократами так поступить не получилось. Потому что много их было, аристократов британских. И если королевская семья сгинула при расстреле Букингемского дворца и вообще всего Лондона, то аристократов пришлось по всей Англии отлавливать. Причем ловили сами англичане, которым популярно объяснили, кто виноват во всех их нынешних бедах, так что зачастую там и вешать было нечего, и из всей этой аристократии в живых остались лишь те, кто оказался в это время в далеких колониях. Но это тоже было лишь вопросом времени…
Еще я заехал в Стокгольм, где пообщался со шведским королем. Вообще-то парень оказался смелым, в чем-то даже героическим: когда на рейде Стокгольма появились четыре моих корвета и я попросил личной встречи с королем, он сам приплыл ко мне на катере (таким громким словом именовалась большая весельная лодка с каютой посередине), хотя прекрасно знал, что мои солдаты сотворили в Англии и во Франции. Но, кроме личного мужества, у него и ум оказался светлым, так что разговор у меня с ним получился довольно коротким: