Пятнадцать поместий — это больше тысячи взрослых крестьянских душ. А каждая среднестатистическая крестьянская «душа» — это мужик, соответствующая мужику баба и примерно трое детей. На самом деле детей было больше, просто далеко не все из них доживут до получения статуса «взрослой души», но это дело вообще-то непредсказуемое. Однако из двух с небольшим тысяч детей около тысячи вполне себе достигли обучабельного возраста, а мне обученные специалисты очень нужны. Ну да, не сразу они станут хоть какими-то специалистами, да и не все — но вкладываться в их обучение для меня казалось делом вполне себе перспективным, так что половина выпуска Тульской мужской гимназии двадцать первого года временно переселилась в купленные мною деревеньки. И больше половины выпуска двадцать второго года тоже.

Условия для них были в целом неплохие: контракт на два года, предоставляется «барское» жилье, питание разнообразное и сбалансированное по витаминам и минералам, бричка с коником (и извозчиком) на весь срок контракта, а по окончании — единоразовая выплата в сумме двести сорок рублей. Это не считая ежемесячного оклада жалования в пятнадцать рубликов. Серебром.

Жильё для учителей ударными темпами строили четыре созданных мною артели, причем жилье «повышенной комфортности». По нынешним временам — ну очень «повышенной»: землебитная (но оштукатуренная) избушка восемь на восемь метров, теплый сортир с унитазом (чугунным: какой смог, такой и сделал), горячая вода из дровяной колонки. И холодная из крана: вообще-то насос с ветряком в стиле «американского дикого запада» с водонапорной башней ставился в деревнях чтобы у крестьян всяких дизентерий с холерами поменьше было, но пока самодельных труб едва хватало протянуть одну от башни до домика учителя.

Пока хватало: трубы у меня были уже стальные, и я их, можно сказать, сам делал. А можно и не говорить: трубы мне ковали семеро деревенских кузнецов, которых я собрал со всех деревень в Павловке. Именно ковали: сначала делали из слитка стали лист, затем его превращали в трубу и помощью кузнечной сварки. Трубы получались короткими, метра два длиной — а ни инструмента для нарезки на них резьбы не было, ни муфт соединительных, так что сделать из них водопровод было тем еще квестом. Но мужики как-то справлялись — а краны они в Туле самоварные покупали.

Зато полностью моей была сама сталь. Я же еще давно отлил чугунные цилиндры, потом под них картер (тоже чугунный) изготовил — и сделал насос, который с помощью четырех лошадей качал воздух в конвертер. Тот еще цирк с конями получился, причем в буквальном смысле: кони по кругу бегали — но в сутки примерно с тонну стали у меня получалось сделать. По качеству скорее гвоздевой, хотя пару раз — чисто на пробу — я и инструментальную сделал, что-то вроде У12.

Кстати, выяснил попутно, что «работа домны с перерывами» не стала моим ноу-хау. В деревушке неподалеку от моего самого северного поместья стоял чугунолитейный завод, причем уже с полвека так стоял — и каждый год работал. Я про него еще и от Витькиных единопсихов слышал, что вот, мол, в деревеньке демидовский завод стоял. О Демидовых в деревеньке никто не слышал, заводик Ханинский принадлежал семейству Засыпкиных — и в год они из своей домны извлекали до десяти тысяч пудов чугуна. Даже до двенадцати тысяч, вот только домна у них была раза в три больше моей и выдавала больше трех тонн в сутки — в те сутки, когда работала. И чуть меньше двухсот тонн чугуна в год, потому что на моей памяти самая длительная «кампания» у них продолжалась две с половиной недели. Потом они тоже ждали пока домна остынет, потом ее чинили — и все по новой. Но не потому, что портилась домна быстро, а потому что уголь кончался…

Засыпкины, уже на меня глядя, тоже попробовали чугунками заняться, причем у них и опыт в чугунном литье был немалый, они одних печных колосников многие тысячи в Москву отправляли, а на заказ и чугунные ворота отлить могли. Но с чугунками у них вышел провал, после чего я окончательно успокоился по поводу конкурентов в этом бизнесе: нынешние печи просто не перегревали чугун достаточно, чтобы он успевал залиться в тонкие щёлки больших форм. И в вагранках с накопителями металла сбоку от шахты печи он успевал остыть, так что…

Пара «молодой мужик — спокойная баба» успевала за день изготовить до десятка чугунковых форм. Или — для совсем мелких, литра на полтора чугунков — два десятка, несмотря на то, что мелкие требовали большей точности (стенки у них тоньше были). В переводе на деньги такая пара формовщиков (мужик колотит формовочный песок в форме, баба аккуратно части форм собирает вместе) подготавливала мне добычу примерно двенадцати рублей. Ну и крепкий мужик возле вагранки успевал отлить в эти формы за день до сотни изделий. У соседа был завод чугунолитейный, и давал ему этот завод чуть больше четырех тысяч рублей дохода в год — это на почти две сотни работающих там преимущественно однополых тружеников, сиречь «душ». У меня же полсотни строго разнополых (у литейщиков бабы тоже трудились, на прокорме, опять же стирать одёжу часто требовалось) выдавали двести пятьдесят рублей в день. А так как я героям труда за героический труд еще и по полтине в день выдавал в звонкой (и совершенно не медной) монете, то за лето, например, двадцать третьего года литейка у меня не работала всего три воскресенья. А в году двадцать четвертом я ее вообще перевел на непрерывный режим работы: «круглосуточно и без выходных». Чему работники в самой литейке только радовались: рабочий день был установлен по девять часов в «дневные» смены и семь в «ночную» — включая получасовой перерыв на обед, еженедельный (и строго обязательный) выходной был установлен плавающим…

Я тоже радовался, потому что теперь литейка выдавала по примерно семьсот рубликов в день. Очень примерно, ведь теперь приходилось кучу мужиков (и лошадей) держать чтобы все эти килотонны очень хеви металла перевезти к местам оного потребления. А до Москвы телега с хорошей лошадью полтораста больших чугунов везет, между прочим, неделю. И столько же времени назад пустая едет! А у меня только в Первопрестольную ежедневно нужно шесть телег отправлять!!!

Но это — уже не совсем мои заботы. Петр Петрович из своих знакомых сослуживцев собрал неплохую команду управляющих в «новые поместья», и они транспортную проблему решили. Потому что отставные офицеры работать могли очень хорошо — ну, если им платить за это соответственно. А Игнатьев смог очень профессиональную команду собрать — потому что внезапно выяснил, что и деньги я за работу плачу «профессиональные». Я все же, не смотря ни на что, до конца так и не освоился с нынешней странной денежной системой, и когда Петр Петрович узнал, что я договорился с ним об окладе в две с половиной сотни серебром… Он-то от прежних владельцев оклад жалования в ассигнациях получал, и считал свою зарплату довольно высокой — а тут я, человек «в ассигнации не верящий» — понятно, что даже за полторы сотни в год «с жильем, столом и выездом» конкурс среди претендентов на завидную должность был более чем приличный. Среди очень приличных людей, между прочим. А чтобы они приличными и оставались, зарплаты я увеличил до тридцатника в месяц (а Игнатьеву за подбор качественных кадров установил месячный оклад в сто рублей).

Когда денег хватает — то есть когда одна лошадка за две недели привозит их достаточно, чтобы пять «французов» купить (то есть не совсем чистокровных, но все же першеронов) — такая задача оказывается вполне решабельной. К тому же из Москвы телеги всяко не пустые ехали, на них дрова везли. Березовые, которые у меня немедленно пережигались на уголь. Много в Подмосковье берез… было, но теперь я и свою домну мог каждый месяц по неделе, а то и по две гонять. То есть опять не я лично, я занимался совсем другим делом «для моей пользы»: прикинув, что скоро дрель на батарейках окончательно издохнет за исчерпанием ресурса батареек, я занялся изготовлением генератора.

Поначалу я решил, что для изоляции медного провода мне льняной олифы хватит, и для первого генератора ее и хватило — ну, чтобы обмотку из тонких хлопковых ниток ею обмазать качественно. Я же все же в институте много полезного изучал в части железнодорогостроения и как устроен генератор на тепловозе, помнил. И как генератором управлять, тоже помнил, так что получился у меня… в общем, если на мелкие детали внимания не обращать, камазовский стартер мощностью киловатт в семь. Вот только чем его крутить, я не придумал — то есть сразу не придумал. У соседа-чугунодела была неплохая плотина с водяным колесом, которое крутило воздуходувки на его чугунном заводике, а у меня как-то с речками было неважно. То есть речек много было — но текли они все, заразы такие, по такому ровному месту, там плотину толком и не поставишь. Так что генератор пока лежал себе у меня в комнате (на красивой подставке, украшенной бархатом!) и напоминал мне о том, что было бы неплохо…

Список «неплохого» я сначала на бумажке записать хотел, а потом сообразил, что нынешних тетрадок, что в тульских магазинах продавали иногда, мне для такого списка очень много потребуется, одному столько просто не поднять. Так что его я не записал, а осенью двадцать четвертого года совершил все же вояж на далекую Псковщину. С некоторым успехом: купил почти сотню мужиков, столько же баб (поскольку мужиков я все же покупал семейных) и человек двести детишек. Как эту толпу из-под Великих Лук к моим поместьям перегоняли — про это можно отдельный роман написать, причем роман ужасов. Но опять же, «прапорщики военного времени» числом в пять человек и с этой задачей справились, причем почти уложились в месяц на всё путешествие. Впрочем, про «ужасы» они мне уже потом рассказали, я все же предпочел время потратить с большей пользой. В Ригу даже успел скататься, с народом тамошним (и не тамошним) пообщаться. Узнал много нового и интересного.

Настолько интересного, что уже в августе года двадцать пятого я отправился «за мужиками» еще дальше в глубь Псковщины. С довольно большой «свитой» — а второго сентября с борта корабля под названием «Святая Ана» (именно так корабль назывался, с одной буквой «н») на берег в столице нашей Родины сошел иностранный дворянин, приехавший из далекой Канады. С супругой.

На Ану с одной «н» иностранец сел как раз в Риге, а туда его доставила лодка рыбака, успевшего спасти семейную пару, дрейфовавшую в шлюпке без весел в районе Виндавы: их-то кораблик потонул где-то, и они, бедолаги, уже неделю так и дрейфовали…

С супругой иностранцу пришлось путешествовать потому, что в купленном мною прошлом году канадском паспорте было написано «с супругой» так, что подчистить документ не получалось. Точнее, я просто не рискнул — так что роль «супруги иностранца» пришлось исполнять Алёне. Ей, потому что Матрена «нашла свое счастье» с каким-то Мишей Гастевым — одним из нанятых в Туле учителей. Оказывается, Свиньин ей не просто вольную выписал, но и оформил девку как «мещанку города Одоева», к тому же и приданое неплохое за ней дал, а Миша этот был сиротинушкой, звания отнюдь не дворянского — и счел, что мелкая зараза ему вполне подходит. Ну, парень, прими мои самые искренние сочувствия…

А Алёна девушкой была вежливой, спокойной, по французски говорила хотя и с акцентом, но скорее не «рязанским», а каким-то североевропейским, да и в английском я её поднатаскал. Пришлось, потому что самому записывать на бумажке всё, что в телефоне полезного сохранилось, у меня ни времени, ни сил не было — а там на форин ленгвидже дофига интересного нашлось. Так что супруга иностранца из нее вышла неплохая. Да и ростом она Матрёну заметно переросла к семнадцати-то годам, а для меня и это было достаточно важно: у солидного иностранца жены-шмакодявки быть по определению не может!

А иностранец был человеком безусловно солидным, в достаточно молодом возрасте дослужился до подполковника: в паспорте было написано «lt. Sir такой-то», но на сэра я ни рылом, ни прононсом не тянул и исправил sir на col. Вот и получился лейтенант-колонель, сиречь подполковник, но уж лучше так: сэров наверняка всех в какие-то официальные списки занесли и рисковать мне не хотелось.