Но есть еще одна вещь: чиновники о себе не забыли, на спортсменах сэкономили, пожировали, но при этом у них есть обязанности, и в первую очередь – защищать своих спортсменов.
Чиновник летит на соревнования, чтобы в случае надобности зубами выгрызать своих, в том числе – при сомнительном судействе. Вплоть до превентивного запугивания судей угрозой исков и жалоб, черт возьми!
И что мы видели? А ничего.
Взять Плющенко – ярчайший пример. Нельзя сказать, что он какой-то «не тот». Член «Единой России», депутат, гламурный персонаж – для нашей правящей тусовки «свой человек». Ближе не бывает.
И что – кто-то из этой бюрократической тучи, напоминающей саранчу, его защитил?
Я не специалист в фигурном катании. Как квалифицированный зритель могу сказать, что, по-моему, серебряная медаль была честной. Произвольную он откатал хуже обязательной, не на своих скоростях – похоже, просто устал. Может, слишком большой был перерыв. Если так – это тренера вина, а не его: тренер либо не обеспечил должную нагрузку, либо взял в команду, понимая, что не успеет подготовить.
Но к этому мы вернемся.
Четверной прыжок Плющенко сделал замечательно, но что, кто-то не знал, что четверные прыжки по правилам судейства просто не засчитывают? Правила могут быть хорошие и плохие, но, если мы не добиваемся их изменения, мы им должны подчиняться, как правилам дорожного движения. Есть идиотские правила, но их приходится выполнять.
И вот Плющенко откатал, ему присудили второе место, и наши чиновники стали исходить на вой: ой, какие судьи плохие, как все несправедливо!
А протест – не подали. Почему, если вы убеждены в своей правоте?
В свое время, на позапрошлой Олимпиаде, канадцы своих фигуристов просто всунули на первое место, выдав второй комплект золотых медалей.
Да, очень неприлично, но своих защитили.
А наши – даже не знаю, как-то язык не поворачивается российских чиновников «нашими» называть – своих сдают. Сегодня они Плющенко сдали, а вот завтра не Тягачева – завтра они Путина сдадут. И, знаете, после Плющенко, после фигуристов позапрошлой Олимпиады мне его будет совершенно не жалко.