Мэгги холодно улыбнулась:

— Ты же ничего не знаешь. Дженис всегда напивалась перед концертом… Чтобы быть в голосе.

Она встала и направилась на сцену. Конферансье неистовствовал:

— Леди и джентльмены… Дженис!

Раздались крики. Мэгги подошла к микрофону, взяла его и рассмеялась:

— Хэ-эй! Рада видеть вас. — Она качнулась, искоса взглянула на толпу и начала:

— Знаете, на прошлой неделе я пошла к доктору. Я сказала ему, что слишком много пью. С двенадцати лет я пью слишком много. Утром, под завтрак, — несколько «Кровавых Мэри». Бутылку виски — перед обедом, немножко за ужином, а уж вечером разворачиваюсь по-настоящему. Я рассказала ему, как много и как долго я пила. И я сказала ему: «Слушай, док, это совсем не повредило мне, но я все же беспокоюсь, понимаешь? Скажи мне прямо, я не становлюсь алкоголичкой?» А он и говорит: «Какая там, на фиг, алкоголичка, лично я думаю, что ты в полном порядке!»

Зал одобрительно зашумел. Мэгги самодовольно улыбнулась;

— Да, мои дорогие, у всех есть проблемы, и я не исключение.

Заиграла музыка.

— Но когда у меня появляются проблемы, я нахожу ответ, потому что я могу петь старые добрые блюзы. Я могу просто петь, и проблемы уходят.

Она запела «Ядро и цепь», и зал, казалось, сошел с ума. За кулисами Вольф сидел на ступеньках и маленькими глоточками пил из стакана воду. Подошла Синтия и встала у него за спиной. Они молча смотрели, как Мэгги, танцуя и притопывая, извиваясь и воя, двигалась по сцене.

— Я никак не могу привыкнуть к этому контрасту, — заговорил Вольф, не глядя на Синтию. — Весь зал взбудоражен, а здесь тишина и покой. Иногда мне кажется, что мы отсюда видим что-то другое, не то, что видят из зала.

— Иногда бывает трудно увидеть то, что прямо перед тобой, — мрачно улыбнулась Синтия и исчезла.

Вольф уже привык к таким заявлениям и больше над ними не задумывался.