— Вот, полюбуйся своей дочерью. — В коридоре появилась Наташка. Она была в новом халате нежно-персикового цвета, который очень шел к ее светло-русым волосам до плеч. — Грубит, хамит. Никакого сладу с ней нет. Твоя дочь, ты и разбирайся.

— Я и приехал для этого. Давай хотя бы поздороваемся для начала.

— Ну здравствуй, здравствуй, давненько мы тебя, папочка, не видели. Где же ты пропадал? — пропела жена.

— Я не пропадал, а работал. Сама знаешь, работа такая.

Другие и работают, и деньги приличные зарабатывают, и о детях не забывают, — ядовитым тоном сказала Наташка, делая упор на слово «приличные».

— Таких не знаю. Если знаешь, познакомь хотя бы с одним. Те, кто бабки бешеные зашибают, по вечерам с девочками в саунах развлекаются, а не сидят в кругу семьи. А потом ты — женщина у нас свободная, по вечерам гуляешь непонятно где, тебе и карты в руки — ищи себе миллионера.

— Найду, не беспокойся.

— Найди, найди.

— Я, кажется, позвала тебя не для того, чтобы ты каких-то миллионеров обсуждал, — встряла Дашка в словесную перепалку родителей.

— Я не обсуждаю, я просто» говорю твоей матери, что может хватать миллионеров и миллиардеров пачками. Я ей здесь не помеха.

Наступило молчание. Губарев понял: надо давать «отбой», иначе вместо того, чтобы потушить конфликт между дочерью и матерью, он поссорится с Наташкой. Она уже и так взвинчена до предела и цепляется к каждому слову.

— Меня в этом доме накормят?

Жена вспыхнула и хотела ляпнуть что-то колкое, но раздумала.

— Конечно, накормят. Когда ты уходил от нас голодный? Солянку будешь?

— М-м, — закатил глаза Губарев и изобразил на своем лице неземной восторг. — Обожаю солянку!

— У тебя, пап, вид сейчас, как у кота, который ест сметану.

— Да… от кота он недалеко ушел.

Наташка, видимо, передумала вывешивать белый флаг примирения. Боевой задор в ней еще не иссяк. Была бы теща, мелькнуло в голове Губарева, вечерок стал бы совсем горяченьким.

— Антонина Васильевна в деревне?

— Да. Мама там.