* * *

Тщательно смазанная дверь скрипнула, словно отворивший ее сделал это нарочно.

Вязкую тишину покоев нарушило деликатное покашливание.

Неподвижно сидящий перед Хрустальным Оком Дайрон даже не пошевелился.

Он был одет в кожаные порты и легкую белую рубашку. Никаких знаков различия, указывающих на происхождение, кроме толстой цепи серебряного металла, на безволосой груди, более не было.

Тонкие нервные пальцы сжимали высокий лоб, на котором сейчас гармошкой собрались морщины. Чуть раскосые глаза были прищурены.

После ухода матушки, каждый прожитый год ставил на некогда жизнерадостном молодом человеке свою печать. И почти сорок раз она коснулась его.

Прежний Дайрон, несдержанный и порывистый исчез, уступив место спокойному рассудительному мужчине лет пятидесяти на вид.

Перед ним в маленькой плошке был насыпан мелко молотый сахар напополам с солью – странное блюдо, первое, что он попросил у матушки, ступив на порог этого дома. Давным-давно. И маленькая плоская палочка рядом.

Погруженный в раздумья, казалось, он не замечал ничего.

Но вошедший прекрасно знал, что это не так.

– Они ждут… – послышался гнусавый голос.

– Кто – они? – безразлично спросил мужчина, не поворачивая головы.

– Катилина. И его свита. Они пришли услышать твое слово о лангобардах! Уж тебе ли не знать!

Дайрон чуть повернул голову.

В дверях стоял невысокий согбенный старик. Если забыть о серо-зеленой, точно у алларской жабы, коже и длинных, почти до колен, руках, он вполне сошел бы за настоятеля какого-нибудь монастыря. Плешивая голова кое-где была утыкана редкими кустиками седых волос, а висячий, точно баклажан, угреватый нос и причудливым образом изогнутые брови придавали лицу странное, скорбное выражение.

Кожаная куртка и панталоны со множеством карманов, высокие ботфорты без каблуков и широкие браслеты на запястьях составляли всю его экипировку.

По человеческим меркам ему было лет семьдесят. Но глаза цвета летнего неба блестели ярко, словно у семнадцатилетнего юноши.