– Батюшке нашему там лежать недолго осталось. – Федор высоко вскинул голову. – Прах его, яко и должно, не далее как послезавтра трудами князя Мак-Альпина будет сызнова перенесен в Архангельский собор. На его же месте закопают пса, измыслившего оное глумление. И о сем тоже озаботился князь Федор Константинович. – И тут же, не сбавляя темпа: – Ныне я тебе, сестрица, в отца место, потому и сказываю – посиди немного, скрась наш вечер. У матушки же и девок довольно, есть кому ухаживать, покамест ты трапезу продолжишь.
– Дойду ли? – мрачно произнесла царица.
Довод тоже не из слабых, но и тут фиаско.
– А я подсоблю, государыня, – шустро вскочил отец Антоний. – Заодно и помолимся вместях с тобой. – И, подойдя к опешившей вдове, мягко, но в то же время и достаточно крепко, не вырвешься, ухватил за локоток, увлекая на выход и вкрадчиво втолковывая по пути: – А про тяжесть напрасно ты сказывала. Нешто душа его в земле? Про оное и думать кощунство. Она ж в горних высях пребывает да оттуда сверху взирает на нас, и ты, матушка, о том…
Едва они удалились, как Федор, не скрываясь, облегченно вздохнул, словно свалил с плеч тяжкий груз, и устало вытер лоб платком. Во взгляде Ксении, устремленном на него, явно читалось уважение и… удивление.
С чего бы последнее? Или…
Батюшки-светы, да неужто мы сейчас первый раз взбунтовались?! Вот те раз! Ну что ж, с почином вас, Федор Борисович. Дай только бог, чтоб и дальше у тебя нынешнего пылу хватило.
Заметив, как смотрит на него сестра, мой ученик приосанился и горделиво выпрямился.
Ксения прикусила нижнюю губку и, немного помедлив, вдруг встала, отвесив Федору поклон.
– Благодарствую, братец. Ныне зрю – и впрямь есть у меня заступа.
Ну не голос, а колокольчик. Век бы слушал. Жаль только, что чуть слезливый – вон, опять два ручейка побежали. И как быстро, да прямо по румянам.
– И… тебе тож благодарствую, княж Федор Константиныч. – Последовал второй поклон. – Ты хошь и не родич, ан первым вступился, не стал никого ждати.
Я с трудом сдержал улыбку. Ну женщины, ну язвы. Все-таки не утерпела, подколола брательника.
А что, все правильно. В другой раз наука – не тяни до последнего.
Хотя да, царевича тоже можно понять – все-таки отважиться на самый первый в жизни бунт тяжко. Вон, весь платок мокрый, да и самого, наверное, хоть выжимай.
– И тебе благодарствую, Ксения Борисовна, – не остался я в долгу и тоже, встав, поклонился ей, склонив голову до самого блюда с солеными грибами.
– А мне-то за что же? – изумилась она.
Я растерянно пожал плечами. За то, что подвигла брата на первый мятеж против матери, – не скажешь. Тогда что отвечать? Или как дядька учил: «Не знаешь, что говорить, говори правду»?
А вот и скажу.
– Да за то, что ты есть. Когда такой красой любуешься – все невзгоды пустяком кажутся.