— Хотел спросить, — Мирек, ничуть не напугавшись её «учительского» вида, ответил ей прямым взглядом: — Пойдешь со мной завтра на кладбище?

— Куда?! — Лара не поверила своим ушам и подумала, что, может быть, он просто спутал слова. — Кладбище — это такое место, где люди похоронены, где могилы.

— Ну да, — кивнул Мирек, явно не видевший в этом проблемы.

— А зачем? — осторожно уточнила Лара.

— Завтра Душички, — он сказал это с таким видом, будто это все объясняло, но увидев озадаченное Ларино лицо, добавил: — Такой день, когда люди вспоминают про своих умерших близких, приносят на могилы цветы и зажигают свечки.

— Родительский день! Вот теперь поняла! — облегченно выдохнула Лара, а то она уже начала подозревать Мирка бог знает в чем. — А зачем тебе я?

Она ожидала, как обычно, короткого ответа, но Мирек вдруг пустился в объяснения:

— Там могила прабабушки и прадедушки, обычно бабушка с мамой приезжают и мы вместе идем, но бабушка заболела. Меня попросили одного сходить, а там нужно и венок нести, и цветы, и лампаду.

— А про руку ты им ничего не сказал? — понимающе кивнула Лара.

Мирек хмыкнул.

— Так ты пойдешь со мной?

— Пойду.

Лара не любила кладбища: от фотографий на гранитных плитах у нее по позвоночнику бежал неприятный холодок, а от короткой черточки между двумя датами ее накрывало беспомощностью и безысходностью. Но отказать Миреку она не могла.

В конце концов это не только дружеская помощь человеку, у которого загипсована одна рука, но и возможность ближе познакомиться с культурой страны, где она живет!

Второго ноября часов в пять они поехали на Ольшанское кладбище. По отдельности. Делая вид, что не знакомы — Лара на этом настояла. Не то чтобы в этом огромном студенческом муравейнике на нее кто-то обращал внимание, но перестраховаться стоило. Не надо, чтобы кто-то еще, кроме Антона, был в курсе, что у нее с Миреком не совсем обычные отношения.

Лару удивляло многое: и то, что они едут вечером (какой ненормальный поедет к могиле в темноте?), и то, что кладбище оказалось в центре и выглядело больше похожим на старинный городской парк, чем на кладбище. Они купили, отстояв немаленькую очередь, красивый венок из хвои и белые хризантемы. Лампада — закрытый светильник из красного стекла — была у Мирека с собой.

Лара хотела о многом его расспросить: о традициях чешского родительского дня, о том, почему его родственники похоронены на таком шикарном кладбище в центре Праги, о том, как и когда они будут зажигать лампаду, но почему-то язык не поворачивался. И просто молчала.

А когда, вместе с огромным потоком людей, они сделали шаг за ворота, у Лары замерло сердце. И — как бы странно это ни было — от восторга. Казалось, что вокруг все покрыто теплыми мерцающими огоньками. Как в сказочном лесу! Очертания плит расплывались в сгущающихся сумерках, их как будто не было, и зажженные лампады словно висели над землей.

— Как… — Лара хотела сказать «красиво», но замолчала, понимая полную неуместность этого слова.

— Это правда красиво, — понял её Мирек. — Я поэтому люблю приходить на Душички вечером. Это грустно. И красиво.