Буквально через семь минут, мы вышли к главной лестнице. Я даже на мгновение сбился с шага от увиденного.

Красный новехонький ковер, вазы с цветами, до блеска натертая мебель. Все дышало богатством. Чуть дальше я заметил приоткрытые двери, за ними скрывался большой зал, тоже роскошно обставленный.

Так почему же другая часть замка в таком запустении? Пускают пыль в глаза?

В этот момент служанка остановилась у резной двери и низко мне поклонилась, открывая вид на вырез в форменном платье. Ее скользнувшие на лоб пряди не смогли скрыть ее заблестевших серых глаз.

Ну, Владимир, ну молодец.

Я коротко кивнул и решительно распахнул дверь.

В малой гостиной, как ее тут называли, обстановка была не менее роскошна. Низкие диванчики с подушками, большой круглый стол с белоснежной скатертью, тяжелые портьеры и сияющая люстра.

А еще здоровенный камин. Как раз возле него в объемном кресле сидел невысокий, полноватый мужчина с залысинами и очками на носу.

— Явился, — он брезгливо скривил губы. — Два дня шлялся неизвестно где и неизвестно с кем. Мать все глаза выплакала. И как у нас получился такой безответственный сын?

Меня окатило приступом раздражения. Опять он за старое! Как же надоело…

Стоп, это не мои чувства. Я же этого человека в первый раз в жизни вижу!

— Ты звал меня, отец? — сдержав бурю эмоций, спросил я, опускаясь на соседнее кресло.

— Конечно! У тебя была неделя, чтобы принять решение. Завтра ты должен дать мне ответ. А лучше уже к вечеру, — он бросил взгляд на каминные часы. — То есть у тебя всего шесть часов. Или ты уже готов?

— Если срок завтра, то и решение свое я озвучу завтра, — спокойно ответил я.

Иван Станиславович снова поморщился и недоверчиво уставился на меня.

— Владимир, надеюсь, ты же понимаешь всю важность этого вопроса! Это тебе не очередную юбку в коридоре зажимать! Это честь и достоинство нашей фамилии! Мы должны сохранить лицо в глазах общества.

Рука сама собой потянулась к графину с янтарной жидкостью и плеснула ее в пузатый стакан.

Новообретенный батюшка зло сощурился, и меня охватило страстное желание опрокинуть в себя коньяк, чтобы лишний раз позлить его.

С неимоверным усилием воли я остановился. Откуда во мне все это ехидство? Я же совсем не пью!

Увидев, что стакан замер в моей руке, лоб Ивана Станиславовича разгладился.