– Он самый, – кивнул я в подтверждение, благо шея, после снятия блокиратора и лечебного воздействия лейтенанта, теперь отлично работала.

– Видел я до войны такую новомодную штуковину у комиссара одного, – ударился в воспоминания Станислав Борисович. – Занятная фитюлька, но только чего там показывают, хрен без аквариума с водой рассмотришь! А педики, это что за «зверь» такой? – неожиданно спросил он. – Педагог или педиатр?

– Упаси господь от таких «педагогов»! – закашлялся я. – Передерасты-мужеложцы, гомосня, голубки…

– Твою, сука, медь! – выругался майор с видом глубочайшего омерзения и передернул плечами. – А я ведь догадывался… Но чтобы так! Напоказ! И где такое непотребство творится, старый? В какой буржуйской стране?

– Сильно удивишься, начальник – в России!

Майор даже задохнулся от праведного возмущения, пошел пятнами, а после покраснел, хоть прикуривай.

– Да я тебя за такие слова! Сам… – Его рука потянулась к кобуре. – К стенке! Без суда и следствия! Как вражеского пропагандиста…

– Подожди, майор! – Я усмехнулся, наблюдая за его незамутненной реакцией. – Я тебе еще такого порассказать могу про мое житье-бытье…

– Обязательно расскажешь! – неожиданно злобно пообещал контрразведчик. – Сказочник нашелся! Егоров! – окликнул он своего помощника, неподвижно сидевшего в укромном уголочке. – Сходи, глянь, Мозголом еще не подъехал?

– Слушаюсь, товарищ майор! – Егоров подскочил с лавки и стремглав выбежал из камеры.

– И это, лейтенант, – крикнул ему вслед главный контрразведчик, – на обратном пути Силомер прихвати! Нужно, в конце-то концов, и замерить твой резерв, дедуля!

– Захвачу, товарищ майор! – Донесся из коридора удаляющийся голос старшего лейтенанта.

– Ну, расскажи мне еще чего, сказочник? – произнес слегка успокоившийся майор, вынув из кармана мятую пачку папирос «Боевые».

– Ух, ты, папиросы! – искренне обрадовался я, увидев знакомую пачку с выбирающимся из окопа танком и красным флагом на лицевой стороне. У нас таких не выпускали уже несколько десятилетий. – «Боевые»? Барнаульский табачок? – полюбопытствовал я.

– Нет, – мотнул головой майор, прикуривая и с явным наслаждением выпуская клуб сизого дыма. – Ленинградские. Фабрика «Клары Цеткин». Они покрепче барнаульских будут.

– Слышь, начальник, угости табачком! – Вожделенный папиросный дух коснулся моих ноздрей и проник в легкие. – А то я уже, пожалуй, неделю, как без курева обхожусь! Ухи опухли… – Я тряхнул головой, и мои, действительно опухшие отмороженные в горах уши, мелко завибрировали.

– Кури, старый, мы ж не фрицы какие… – Майор выдул из пачки еще одну папиросину и воткнул мне в зубы.

Я крепко зажал её протезами, дождался, когда он поднесет спичку к свободному концу и с огромным, просто не передаваемым блаженством затянулся полной грудью. Вот таперича можно и ихнего мозголома обождать.