— Так Сесиль, выходит, ничего такого и не видел?

— Нет. Только сплетни всякие слышал.

— Значит, может, и это просто выдумки? Кто-то наплёл Сесилю баек, а он уже тебе их повторил.

— Может, Сесиль и сам всё сочинил. Но, положим, это правда. Вот ты подумай. Такому вот парню сходят с рук его проделки на фронте, а потом возвращается он домой…

— Но ведь он-то это делал с мужчинами.

— Так, может, только до них он и мог добраться. Может, он с тем же успехом, а то и с большей охотой, творил бы подобное с женщинами. Я-то по этим штукам ни разу не спец. Насколько знаю, нету и не было таких спецов, какие бы в них разбирались. Впрочем, кое-что мне приходит на ум. По тому, как именно проволока тело исколола, можно понять: когда он эту женщину связывал, та уже мёртвая была. Будь она живая, раны бы закровоточили, а по ним не скажешь, чтоб оттуда вытекло много крови. Может, конечно, это вода в реке поднялась и все потёки посмывала, только, сдаётся мне, она уже какое-то время была мертва, а он потом вернулся к ней пошалить. Всё равно как аллигатор заталкивает добычу в нору на речном берегу и возвращается, когда та малость долежится.

— Да никто бы не стал такое творить!

— Вот когда Джек Ньюман пристрелил своего шурина по пьяни на глазах у пятнадцати свидетелей, это было легко представить. А такое… Не знаю. Никогда ничего похожего раньше не видел. Есть у меня кой-какие мысли, но не больше того. Надеюсь, хоть этот доктор Тинн здесь чем-нибудь поможет.

После этого голоса стихли, а чуть позже мама сказала:

— …что-то я не в том настроении после этой твоей сказочки на ночь. Ты уж прости, милый.

— Да ничего, — шепнул папа. Потом стало совсем тихо. Я свернулся под одеялом; меня одолевало незнакомое чувство, которое не знал я толком, как и назвать. Страх. Возбуждение. Ощущение тайны. Я ведь даже не подозревал, что бывает на свете нечто такое, о чём говорили родители.

Тогда же я решил, что встану как можно раньше да попробую уломать папу взять меня с собой в Перл-Крик. Он ведь передо мной в долгу. Как-никак тело-то я нашёл.

Я лежал и погружался в сон, потом пошёл дождь — сначала тихонько, а там и припустил как следует. Его шум наконец меня усыпил.

— Нет. Тебе со мной нельзя.

— Ну пап…

— Никаких «ну», «но», «если» или «может быть». Со мной нельзя.

Только-только забрезжил рассвет, а я в эту ночь толком и глаз не сомкнул — боялся, что не проснусь вовремя и не успею попросить поехать вместе с папой. Но усталости не было ни в одном глазу. Я кипел бодростью и воодушевлением. Ни в коем случае нельзя было выдавать, что я слышал их разговор через стену. Я невинно поинтересовался у папы, какие у него планы на день, он ответил — поедет в Перл-Крик, я спросил — зачем ему в Перл-Крик, а он сказал — надо, мол, выяснить кой-чего у тамошнего доктора насчёт трупа женщины, который я нашёл. Тут-то я и спросил, можно ли мне тоже поехать.

— Буду там тише воды ниже травы, — пообещал я.

— Допустим, что и будешь, сынок. Но всё-таки, по-моему, не стоит тебе со мной ехать. Это взрослые дела.

Мы сидели за столом. Папа ел яичницу из двух яиц, которую пожарила мама. Обмакивал в желтки большую лепёшку. Мне мама приготовила то же самое и налила полный стакан простокваши. Бутылку с колпачком, в которой хранилась простокваша, мама опускала в колодец, чтобы держать её на холоде, и вытягивала по нашей просьбе.