- Ромео…

- Я хочу услышать это, Мэйзи.

Он глубоко вошел в нее и остановился, требуя ее ответа.

В ней шевельнулось опасение, что, если она признает это, пути назад не будет. Что она отдастся ему целиком, душой и телом.

- Я…

Она застонала, когда он снова пришел в движение, доводя ее почти до бессознательного состояния.

- Скажи мне!

- Я твоя… твоя. Пожалуйста… - Она вцепилась ногтями ему в спину и приподняла голову, чтобы прижаться губами к его губам. - Пожалуйста, Ромео. Я твоя… - жалобно прошептала она.

Ромео продолжал двигаться, все его чувства обострились от ее слов, от прикосновения ее рук к его коже. Он не мог насытиться ею. Ему хотелось большего. Он хотел ее всю, чтобы между ними не оставалось препятствий. Он поднялся на руках, чтобы посмотреть ей в глаза и самому убедиться, что она на самом деле принадлежит ему безраздельно.

Ее глаза встретились с его взглядом; в их потрясающей глубине отражалось блаженство. Не было ни стремления сопротивляться, ни отчужденности, просто полное подчинение, которое что-то надорвало в его груди, впервые в жизни заглушив мучительную горечь.

Чувство, что он может свободно летать, что он может обрести в ее объятиях еще более полное забвение своих печалей, чем это было в прошлый раз в Палермо, завладело им, делая его движения более частыми, заставляя его всей душой устремиться в эту заоблачную высь.

Он посмотрел на нее и увидел, что ее глаза затуманились в предчувствии высшего наслаждения. Отпустив ее ноги, он зарылся пальцами в ее волосы и поцеловал ее в губы.

- Сейчас, gattina mia, - прохрипел он, чувствуя, что сам находится на грани капитуляции.

- Да! О да! - простонала Мэйзи.

Она начала извиваться под ним; ее конвульсии послужили для него спусковым крючком.

С громким стоном Ромео отдался на волю чувствам, едва не раздавив ее и испытывая такой мощный оргазм, что, если бы верил в рай, он был бы уверен, что находится там в это мгновение.

Он пришел в себя, почувствовав, как ее руки ласкают его спину, а губы покрывают нежными поцелуями шею.

В его памяти всплыло еще одно воспоминание, нечто вроде дежавю, отбросившее его назад на пять лет, в его гостиничный номер в Палермо. Он вспомнил чувство, что он был словно лишен кожи и выставлен напоказ, что женщина, лежавшая под ним, была не из тех, с кем можно было переспать и быстро от нее избавиться. Ромео был уверен, что именно из-за этого он сбежал наутро, позаботившись о том, чтобы его нельзя было найти.

Потому что, проведя с ней всего несколько часов, он инстинктивно понял, что Мэйзи О"Коннелл обладает властью читать его мысли и может вытащить наружу мучительную правду и скрытые желания, о которых он не хотел поведать ни одному мужчине, ни одной женщине. Он больше всего на свете хотел рассказать ей, что приехал в Палермо неделю назад, надеясь, что хотя бы раз в жизни женщина, родившая его, посмотрит на него с чувством, отличным от ненависти. Что он провел неделю возле ее постели, надеясь на проявление хоть какой-то привязанности или сожаления о том, что она так бессердечно отреклась от него.

Он каким-то образом смог оставить свои мучительные мысли при себе, но чувствовал, что Мэйзи угадала его состояние и успокоила его душу такими же нежными поцелуями и ласками, которыми одаривала его сейчас.