— Ладно, я сама поговорю с Джурой, — решительно сказала Ахрос.

— Только ты всего не рассказывай. Скажи просто… ну, чтобы он просто передал Тимуру, что меня отдают шахимарданскому ишану. Ладно?

— Ладно, — успокоила подругу Ахрос — Скажу. Джура — очень хороший человек. Он все правильно поймет.

Турсуной еще долго наказывала Ахрос, что должна и что не должна она говорить Джуре. Подруги шептались чуть не до утра. Наконец сон сморил их. Турсуной уснула успокоенная. Впереди снова замаячил неясный луч надежды.

Однако утром Ахрос ничего не успела сделать. Каждый раз, когда она подходила к Джуре и уже собиралась начать разговор, ее чуткое ухо различало рядом крадущиеся шаги Баймурада. Только перед самым выходом батраков в поле она смогла негромко сказать, проходя мимо Джуры:

— Разговор есть. Баймурад мешает.

Джура внимательно посмотрел на крутившегося неподалеку Баймурада. Поняв, в чем дело, он неожиданно обрушился на него.

— Что ты тут вертишься, лизоблюд проклятый? Не слышишь, что ли, хозяин зовет.

Баймурад со всех ног бросился к террасе. Воспользовавшись этим, Джура подошел к Ахрос.

— Сейчас мы уходим. Но хозяин разрешил мне работать сегодня только до половины дня. Он еще вчера обещал. Я дома буду.

— Я приду, — пообещала Ахрос. — Сварю ужин для работников и приду. Надо так поговорить, чтобы другие ничего не слышали.

— Приходи, — согласился Джура, направляясь вслед за другими батраками к воротам.

А сплетня про Ахрос уже зазмеилась по Ширин-Ташу. Первый слушок Баймурад пустил среди работников Тургунбая. Когда Джура, умело спровадив Баймурада, подошел к Ахрос, остальные батраки переглянулись между собою. У каждого в голове мелькнуло: «Значит, не соврал Баймурад. Что-то у них есть». Еще никто не решался сказать об этом вслух, но у всех на губах появилась усмешка.

Однако на этом дело не остановилось. Баймурад действовал. Уже утром сплетня выбралась со двора Тургунбая, прошмыгнула в уши двум-трем одуревшим от скуки старухам и с их помощью пошла гулять из дома в дом. К полудню по всему Ширин-Ташу передавали как самую свежую и совершенно достоверную новость, что слепая Ахрос живет с батраком Джурой.

Среди жен наиболее уважаемых жителей селения нашлось немало таких, которые прямо заявляли, что они давно уже подозревали это, давно замечали, что с Ахрос творится неладное. Женщины состоятельных семейств, обреченные на безделье, изнывали от скуки и рады были возможности посудачить о таком интересном происшествии.

Обсуждая новость, женщины сначала между собой, а потом каждая со своим мужем возмущались глубиной падения Ахрос, кричали о том, что сейчас никому нельзя верить, что разврат разъедает души людей.

Мулла Гияс, услыхав от своей жены, что слепая батрачка Ахрос прелюбодействует с Джурой, задумался.

Ишан Исмаил Сеидхан, наставляя его в том, какие стороны жизни надо избрать для проповедей, чтобы воздействовать на верующих, несколько раз повторил: «Особенно ревностно следите за тем, чтобы не нарушались предписания корана и шариата. Клеймите всех отступников, поднимайте на них правоверных, требуйте именем аллаха примерного наказания для нечестивцев».

Старый мулла, уже получивший вести и о вчерашнем осмеянии в чайхане сыновей старшины Данияра, довольно покрутил своим длинным тонким носом и ухмыльнулся. «Случаи самые подходящие для наказания виновных. Надо будет поговорить с почтенным Тургунбаем, как там и что».

А Тургунбай в этот день встал позже, чем обычно. Проснулся он, как всегда, на рассвете, но не выходил из комнаты. Лежа в постели, Тургунбай слышал, как собирались на работу батраки, слышал визгливый голос торопившего их Баймурада и, усмехнувшись, подумал: «Молодец. Недаром хозяйский хлеб ест. Старается». Однако, когда Баймурад, обманутый Джурой, заглянул в комнату, Тургунбай с такой яростью рявкнул на него, что тот, как ошпаренный, кубарем скатился по ступенькам террасы.