— По-моему, это очевидно, — сказал Натан. — Чем учение Павла отличалось от учения Петра? Павел утверждал, что обряды не имеют самостоятельной ценности, что истинная вера в душе, а обряды — просто упражнения, как асаны у йогов. Считается, что Павел отменил обрезание, субботу, пищевые запреты, но на самом деле он отменил все обряды. Точнее, он отменил их необходимость, сам-то он, находясь среди евреев, исполнял субботу, но лишь для того, чтобы не смущать друзей. Иисус начал противопоставлять внутреннее внешнему, Павел продолжил эту идею и довел до логического завершения. Только христиане не поняли, о чем говорил Павел, они отказались понимать. Это общая беда всех пророков — они говорят одно, а люди понимают совсем другое.

— А вы не собираетесь креститься? — спросил я. — Поговорили с настоящим апостолом… Или он вас не убедил?

— Он меня убедил, — серьезно сказал Натан. — Но не в том, что мне надо креститься, а в том, что истинная вера в первую очередь внутри и только потом снаружи. Это, конечно, ересь. Мы, иудеи, привыкли исполнять мицвот настолько, насколько возможно, и думать, что бог не потребует от нас большего. Не брить волосы на висках, не поселяться в Египте, не брить проплешину прокаженного… Если в субботу нужно оторвать от рулона кусок туалетной бумаги, это может сделать только раввин, только зубами и только прочитав должную молитву. А Павел говорит, все что это ерунда. Можно исполнять мицвот, говорит Павел, можно не исполнять, но на страшном суде тебя будут судить не за нарушенные мицвот. Грех не в том, говорит Павел, что ты выбрил виски в неурочное время, грех по Павлу — состояние души. У него получается, что любая вера одинаково хороша и одновременно одинаково плоха. Главное не то, каким правилам ты следуешь и не то, насколько четко ты им следуешь, главное то, насколько твоя душа чиста. Можно соблюдать субботу, можно не соблюдать, но если ты привык ее соблюдать, то лучше не изменять своим привычкам. И вот что интересно. Когда я сам говорю эти слова, я ведь понимаю, что это ересь, но когда их говорит Павел… А что с ним будет, кстати?

— Мы как раз и думаем над этим вопросом, — ответила Головастик. — А вы как считаете?

— Я бы предпочел, чтобы он не покидал рая, — сказал Натан. — Если он появится на Земле, он начнет проповедовать, скорее всего, ему не поверят, но если поверят…

— Ему поверят, — сказал я. — Как только Бомж поймет, что произошло, он обязательно вмешается. Павел начнет творить такие чудеса, какие Иисусу даже не снились. Кстати, чем не претендент на роль нового мессии?

— Не пойдет, — покачала головой Головастик. — Бомж обещал больше не играть в эти игры. Если он нарушит обещание, Четырехглазый его порвет.

— Бомж обещал не устраивать конец света, — уточнил я. — Ничто не мешает ему устроить то же самое представление, что и в прошлый раз, только без распятия. А если в раю материализуется какой-нибудь друг пророка Мухаммеда…

— Имам Али, например, — предположил Натан.

— Тогда уж Муавия, — уточнила Головастик. — Имам Али — товарищ весьма специфический. Только давайте с этим разговором завязывать, а то как бы не накаркать.

— А может, рай стоит закрыть? — предложил я. — Убрать врата на Землю и самим покинуть этот мир. А то праведники рано или поздно по любому начнут появляться.

— Может, и стоит, — задумчиво проговорила Головастик. — Но тогда Бомж сможет проводить свои экскурсии беспрепятственно.

— Лучше уж так, чем нашествие праведников, — заметил я.

Головастик пожала плечами и сказала:

— Наверное. Ладно, сейчас… есть. Куда вас телепортировать?

— У меня большой дом в Иерусалиме, — сказал Натан. — Мы можем поместиться там все.

— Вот только в Иерусалиме апостола Павла и не хватало! — запротестовал Мордехай. — Может, лучше в какой-нибудь другой мир…

— Нет, — отрезала Головастик. — Я не буду ограничивать свободу Павла, я отправлю его туда, куда он сам захочет. Хотя бы из уважения к нему.

— Хорошо, — склонил голову Натан. — Тогда верните меня в Иерусалим, если не сложно. А Мордехая — в Москву, в посольство.

— Лучше к «мерседесу», — уточнил Мордехай. — Если его еще не угнали.