Василий смущенно ответил на пожатие.

— Вот почему, Василий, я тебе мешал расправиться с «немецкой шкурой», — улыбнулся Рябошапченко. — С одной стороны — угроза провала у немцев, с другой — ненависть своих. Так вот и ходил человек по острию ножа... А ты «темную»...

— Знаешь, Иван Александрович, кто старое помянет... Настала пора, Василий, тебе уходить с завода. Пропуск я выпишу...

— Не надо, Николай Артурович, я и так уйду.

— Как же ты?

— Да уж так... Запросто... — Он улыбнулся.

— А куда уйдешь? — спросил Гефт. — Домой нельзя. Мы можем тебя взять с собой в тайник...

— Нет, я с вами не могу... У меня братишка меньшой, Колька... Мы вместе уйдем в Усатово, там живет тетка, у нее на огороде колодец, так мы этим колодцем в катакомбы...

— Что ж, хорошо. Желаю удачи! В день освобождения мы встретимся все возле дюка[42]. У Потемкинской лестницы в шесть часов вечера. Приходи.

Гефт обнял Тихонина и проводил до двери.

Когда они остались одни, Николай сказал:

— Мне вручили командировочное предписание — маршбефель. Я назначен командиром дока. Отправляется он седьмого ночью. Получил на дорогу паек, думаю, что нам хватит. Забирай на Тенистую. Вот тебе, Иван Александрович, пропуск. Пора и тебе уходить. Связь через Юлю. Я приду восьмого утром. По сегодняшней сводке, наши войска ведут бои приблизительно в тридцати — сорока километрах от Одессы. Передай Валерию привет!..

— Николай Артурович, а как же с разминированием? — спросил Рябошапченко.

— Я сегодня дежурю. Загнер должен оставить мне ключи от сейфа. Постараюсь сделать все, что смогу. Если бы удалось спасти электростанцию...

— Ну, бывай!..

Рябошапченко взял перевязанный бечевкой пакет с продуктами и пошел к двери, но остановился, постоял, почмокал губами и вернулся:

— Давай, Коля, обнимемся!

Они обнялись.

— Восьмого утром ждем тебя. Помни, мы будем очень волноваться... Да! Если встретит меня начальство, спросят: куда? зачем?

— Скажешь, что инженер Гефт поручил тебе отнести к нему домой пакет с продуктами.