— Да слышал я, что хозяин говорил. Давай дальше.

Допрашивавший Григория злодей кивнул.

— Ты левша или правша?

Вопрос застиг Григория врасплох, но у него не было времени обдумать, что за ним может крыться.

— Левша.

— Отлично.

То, что произошло потом, оказалось настолько из ряда вон выходящим, что вопрос о том, левша Григорий или правша, показался ему вполне невинным. Злодей прошептал что-то на языке, которого Григорий прежде ни разу в жизни не слышал. Но как только злодей умолк, губы Григория сами собой задвигались и произнесли ответ на этом самом языке.

— Вот! — снова осклабился метис. — Теперь видишь? Он точно один из них!

— Но он… он же квартиру искал… — возразил второй мерзавец, стоявший за спиной у Григория. — Он же ни слова про дома не сказал. А они все про дома спрашивают.

— А они думают, что он — ихнего поля ягода, и все тут!

Григорий почувствовал, что эта фраза заставила второго злодея занервничать. Он перестал препираться и сказал:

— Ну, ладно, ладно. Если он — из них, так давай кончать с ним.

— Ага… — Метис поднялся со стула и сунул руку в карман пальто. Григорий сдерживался изо всех сил, чтобы не вздрогнуть при виде тонкого изогнутого предмета, сверкнувшего в руке злодея. Это был нож с черным страшным лезвием. У Григория мурашки по спине побежали. К счастью, похоже, ни тот, ни другой из злодеев не заметили его испуга. — Ага, пора покончить с ним.

Нож был необычный. Григорий видел, что и его рукоятка, и лезвие испещрены мелкими полустершимися рунами. Он понимал, что его должны отвезти куда-то еще, поэтому вряд ли станут убивать. Однако существовали ритуалы обездвиживания пленных, сопряженные с кровопролитием.

Злодеи не смогли бы убить его, даже если бы захотели. Но какую боль ему пришлось бы стерпеть, прежде чем эти твари убедились бы в том, что его раны заживают в тот же миг, когда лезвие ножа ранит плоть? Мало боли, так ведь этот колдовской нож мог сделать с ним то, чего не удалось колдовскому камню, — сделать его послушным, податливым.

Григорий решил, что пора перестать притворяться и разыгрывать готовность к сотрудничеству с этими головорезами, и принялся вырываться, пытаясь порвать веревки, которыми его связали. Ему удалось немного ослабить давление веревок, но этого, конечно, было мало.

— Он шевелится! — прошипел тот, что стоял за спиной у Григория, и его железные лапищи надавили на плечи пленника.

Силы оставили Николау. В глазах потемнело гораздо сильнее, чем в первый раз. Борясь с подступающей потерей сознания, Григорий попытался открыть глаза. Это вызвало сильнейшее головокружение, и…

— Ай-ай-ай, как нехорошо, как стыдно, какие плохие мальчики! — вдруг прокаркал знакомый безумный голос. — Нельзя брать чужие игрушечки без разрешения.

Головокружение должно было насторожить Григория. Оно всегда предвещало погружение в сон и появление Фроствинга.