Между тем ходил он с родителями в храм Господень и не ленился, когда был малым отроком, не сделался небрежным, когда стал уже возрастать, но покорен был родителям и, внимательно слушая читаемое в храме, соблюдал в себе извлекаемую из того пользу. Воспитываемый в умеренном достатке, он не беспокоил родителей требованием разных и дорогих яств, не искал услаждения в снедях, но довольствовался тем, что было, и ничего больше не требовал.
2. По смерти родителей остался он с одною малолетнею сестрою и, будучи восемнадцати или двадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме, и о сестре.
Но не минуло еще шести месяцев по смерти его родителей, он, идя по обычаю в храм Господень и собирая воедино мысли свои, на пути стал размышлять о том, как апостолы, оставив все, пошли вослед Спасителю, как упоминаемые в Деяниях верующие, продавая все свое, приносили и полагали к ногам апостольским для раздаяния нуждающимся, какое имели они упование и какие воздаяния уготованы им на небесах.
Антоний, приняв это за напоминание свыше, словно это чтение было для него, выходит немедленно из храма и, что имел во владении от предков (было же у него триста арур[2] весьма хорошей, плодоносной земли), дарит жителям своей веси, чтобы ни в чем не беспокоили ни его, ни сестру; а все прочее движимое имущество продает и, собрав довольно денег, раздает их нищим, оставив несколько для сестры.
3. Но как скоро, войдя опять в храм, услышал, что Господь говорит в Евангелии:
В Египте немногочисленны еще были монастыри, и инок вовсе не знал великой пустыни; всякий же из намеревавшихся внимать себе подвизался, уединившись недалеко от своего селения, поэтому в одном ближнем селении был тогда старец, с молодых лет проводивший уединенную жизнь.
Антоний, увидев его, поревновал ему в добром деле и прежде всего начал уединяться в местах, лежавших перед селением. И если слышал там о каком рачителе добродетели – шел, отыскивал его, как мудрая пчела, и не прежде возвращался в место свое, чем увидавшись с ним. Когда же получал от него напутствие какое для шествования стезею добродетели, уходил назад.
Так проводя там первоначально жизнь, Антоний наблюдал за своими помыслами, чтобы не возвращались к воспоминанию о родительском имуществе и о сродниках. Все желание устремлял, все тщание прилагал к трудам подвижническим.
Работал собственными своими руками, слыша, что
4. Так вел себя Антоний и был любим всеми. Ревнителям же добродетели, к которым ходил он, искренно подчинялся и в каждом изучал, чем особенно преимуществовал он в тщательности и в подвиге: в одном наблюдал его приветливость, в другом – неутомимость в молитвах; в ином замечал его безгневие, в другом – человеколюбие; в одном обращал внимание на его неусыпность, в другом – на его любовь к учению; кому удивлялся за его терпение, а кому за посты и возлежания на голой земле; не оставлял без наблюдения и кротости одного, и великодушия другого; во всех же обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу.
Так, с обильным приобретением, возвращался в место своего подвижничества, сам в себе сочетая воедино, что заимствовал у каждого, и стараясь в себе одном явить преимущества всех.
А с равными ему по возрасту не входил в состязание, разве только чтобы не быть вторым после них в совершенстве. И делал это так, что никого не оскорблял, но и те, с кем состязался, радовались о нем.
Поэтому все жители селения и все добротолюбцы, с которыми был он знаком, видя такую жизнь его, называли его боголюбивым и любили его, одни – как сына, другие – как брата.
5. Но ненавистник добра, завистливый диавол, видя такое расположение в юном Антонии, не потерпел этого и как привык действовать, так намеревался поступить и с ним.
Сперва покушался он отвлечь Антония от подвижнической жизни, приводя ему на мысль то воспоминание об имуществе, то заботливость о сестре, то родственные связи, то сребролюбие, славолюбие, услаждение разными яствами и другие удобства жизни, и, наконец, – жестокий путь добродетели и ее многотрудность: представляет ему мысленно и немощь тела, и продолжительность времени, и вообще возбуждает в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от правого произволения.
Когда же враг увидел немощь свою против Антониева намерения, более того, увидел, что сам поборается твердостью Антония, низлагается великою его верою, повергается в прах непрестанными молитвами, тогда, в твердой надежде на те свои оружия,
Один влагал нечистые помыслы, другой – отражал их своими молитвами; один приводил в раздражение члены, другой, по-видимому, как бы стыдясь сего, ограждал тело верою, молитвою и постами. Не ослабевал окаянный диавол: ночью принимал на себя женский образ, во всем подражал женщине, только бы обольстить Антония; Антоний же, помышляя о Христе и высоко ценя дарованное Им благородство и разумность души, угашал угль его обольщения. Враг снова представлял ему приятность удовольствий; а он, уподобляясь гневающемуся и оскорбленному, приводил себе на мысль огненное прещение и мучительного червя и, противопоставляя это искушению, оставался невредимым.
Все же это служило к посрамлению врага. Возмечтавший быть подобным Богу – осмеян был теперь юношею. Величающийся пред плотию и кровью – низложен был человеком, носящим на себе плоть, потому что содействовал ему Господь, ради нас понесший на Себе плоть и даровавший телу победу над диаволом, почему каждый истинный подвижник говорит:
6. Наконец, поскольку змий этот не возмог низложить этим Антония, а, напротив того, увидел, что сам изгнан из сердца его, то, по написанному,