Великий Антоний, оставя Евлогия, обращается потом к увечному: «Хворый, грязный, недостойный ни неба, ни земли! Ты, раздражая сего брата, восстаешь на Бога. Разве ты не знаешь, что тебе прислуживает Христос? И ты дерзаешь прекословить Христу! Не ради ли Христа он поработил себя в твое услужение?» Сделав таким образом строгий упрек увечному, Антоний занялся беседой с братиями о духовных их нуждах.
Потом, опять обратясь к Евлогию и увечному, сказал: «Дети мои! Не ссорьтесь, идите домой в мире, не разлучайтесь друг с другом. Бросьте все неудовольствия, которые демон посеял между вами, и с чистою любовию возвратитесь в келлию, в которой жили до сего времени, – потому что Бог посылает уже за вами. Это искушение навел на вас сатана. Он знает, что вы оба при конце поприща и скоро удостоитесь венцов от Христа: он за тебя, а ты за него. Итак, не думайте более ни о чем другом, чтобы Ангел, придя за вами, не нашел вас в разных местах и в несогласии и чтобы вам не лишиться венцов».
Выслушав эти слова, они скоро отправились в путь и возвратились в свою келлию в любви совершенной.
Не прошло и сорока дней, как блаженный Евлогий отошел ко Господу; протекло еще несколько дней – и увечный телом, а здравый душой также предал дух свой в руки Божии.
Кроний, пробыв несколько времени в Фиваидской пустыне, посетил александрийские монастыри. Случилось, что в это самое время братия правила по Евлогии сороковой день, а по увечном – третины. Кроний, узнав о сем, чрезвычайно изумился; взял Евангелие, положил его среди братии и поклялся в истине
своего рассказа, что Великий Антоний предвидел и предрек кончину их.
Кроний присовокупил к сему: «Я сам был переводчиком их разговора, поскольку блаженный Антоний не знает по-гречески, а я знаю оба языка – египетский и греческий, то я и переводил блаженному Евлогию и увечному слова Великого, а святому и блаженному Антонию их ответы»[3].
ПАВЕЛ ФИВЕЙСКИЙ
Для многих часто оставался нерешенным вопрос: кто из монахов первоначально стал пустынножительствовать?
Некоторые, обращая взоры к древности, полагали начало пустынножителей в блаженном Илии и Иоанне. Но, мне кажется, Илия был более пророк, чем монах, а Иоанн начал пророчествовать еще до рождения.
Другие (с чем согласно большинство) признают Антония главою пустынножительства, это отчасти справедливо. Но Антоний был не столько первым пустынножителем, сколько человеком, возбудившим общее стремление к этому образу жизни.
Сами ученики Антония, Амафа (Матфей) и Макарий, из которых первый похоронил тело учителя, свидетельствовали, что некто Павел Фивейский положил начало пустынному житию, хотя и не дал ему имени, – с этим мнением согласны и мы. А некоторые болтают так и иначе, как вздумается: говорят, что (первый пустынножитель) был человек, покрытый до пят волосами, живший в подземной пещере, и выдумывают разные невероятные вещи, следить за которыми было бы утомительно; бесстыдная ложь этих рассказов, кажется, не стоит опровержения.
Так как об Антонии было тщательно писано и греческим, и римским стилем, то я решился написать немного о начале и конце жизни Павла, – более потому, что об этом еще не было писано, чем по надежде на свой ум.
А как он жил средину своей жизни, какие перенес искушения от сатаны, об этом не знает ни один человек.
При гонителях Декии и Валериане, когда Корнелий в Риме и Киприан в Карфагене были осуждены на блаженную кровавую смерть[1], жестокая буря опустошила многие Церкви в Египте и Фиваиде. Долг христианина требовал тогда пострадать от меча за имя Христово.
Но хитрый враг, придумывая медленные убийственные казни, хотел губить души, а не тела; и, как сам (пострадавший от него) Киприан говорит, желающих умереть не допускал до смерти.
Чтобы показать жестокость врага, я приведу два примера для памяти.
Некоего мученика, твердого в вере и оставшегося победителем среди орудий пытки – деревянных лошадей и досок железных, мучитель приказал связать и, скрутив ему руки за спиною, бросить под палящим солнцем, чтобы был побежден мушиными жалами тот, кого не могли победить железные сковороды.
Другого исповедника Христова, цветущего юностью, мучитель приказал отвести в прекрасный сад и там при сладостном журчании ручья и тихом шуме древесных листьев, сотрясаемых ветром, положить на пуховое ложе и связать мягкими шелковыми узами, чтобы юноша не мог высвободиться. Когда все удалились, пришла красивая блудница, чтобы, возбудив в теле похоть, лечь на него бесстыдною победительницею. Воин Христов не знал, что делать и куда обратиться: похоть побеждала того, кого не могли победить муки. Наконец, вдохновенный свыше, он, откусив себе язык, плюнул им в лицо лобзающей блудницы – и таким образом чрезмерная сила боли подавила чувство похоти.
В то время, когда такие дела совершались в Нижней Фиваиде, Павел, по выдаче замуж сестры и по смерти обоих родителей, остался единственным наследником, имея около 15 лет возраста, получив первоначальное образование в греческом и египетском языках; кроткий духом, весьма любящий Бога; когда загремела буря преследования, Павел ушел в отдаленную и сокровенную деревню.