Дальше снова провал, а потом я уже еду куда-то с Густавом. Мимолётное удивление, почему позвонила именно ему, но меня тянет в сон, и я вырубаюсь…

Наутро проснулась в незнакомой квартире, чувствуя себя значительно лучше. И не просто лучше — я словно прозрела, вспомнив как отправила машину с обрыва в Волгу, как радовалась тому, что Данила теперь до конца жизни будет винить себя в моей смерти… И ужаснулась! Заметалась по комнате, понимая всё и сразу: и недопустимую, беспощадную жестокость своей выходки, и поспешность вчерашней истерики. Сейчас становилось очевидно, что та девочка, Славка, повела себя крайне странно отказавшись от денег за выполненную работу, а Данила наоборот — был слишком уж в шоке от моей находки… Действительно, непритворно в шоке! Потом накатило воспоминаниями нашей с ним последней ночи — такой жадной, жаркой и искренней…

В комнату вошёл Густав, я бросилась к нему:

— Мне срочно нужно домой!

— Нельзя, ты что, забыла — твой муж тебя предал!

— Даже если так — не важно! Но я должна с ним поговорить! Пусть объяснит, как так вышло, пусть в глаза мне посмотрит и объяснит…

Чем жарче я доказывала свою правоту, тем сильнее меня охватывала слабость и странное, зудящее чувство где-то в голове, словно мысли начинают разбегаться, как если бы я прямо сейчас засыпала или была хорошо пьяна.

— Нельзя, Марина! — загородил собою дверь Густав. — Это откат! Ты не в себе, тебе нужно время, чтобы успокоиться!

— Всё что мне действительно нужно, это чтобы ты ушёл с дороги! Я не…

А он шагнул вдруг ко мне, вжимая в стену, и впился в губы поцелуем… Я замерла, не в силах не то, что сопротивляться — даже просто шелохнуться! Когда же он наконец оторвался от меня, я лишь заторможенно подняла руку и тронула свои губы, словно они были какими-то чужими. Или грязными.

— Ты… — хотелось утереться, но я лишь оторопело держала руку возле рта… Потому что то, что сейчас произошло показалось вдруг жутко знакомым. — Ты уже делал это раньше, да? Ты пользовался моим состоянием и… Целовал меня?! Ты целовал меня раньше?!

Он больно зажал моё лицо в ладонях:

— Я люблю тебя! — глаза горели злым безумием. — Неужели ты не понимаешь, как это мучительно — любить без ответа? Ты не должна быть с ним, он тебя ни во что не ставит, он приносит тебе только боль! Я знаю это! Ты к нему не вернёшься!

И вся злость, которую я ещё вчера испытывала к Даниле, обрушилась вдруг на этого… Мозгоправа.

— Руки убрал! — прошипела я так яростно, что он отпрянул. — Если я ещё хоть разу увижу тебя, о тебе узнает полиция, Густав. Помяни моё слово, шутки кончены!

— Ты не можешь так со мной поступить… Я не собачонка, которую можно приручить, а потом выкинуть!

— Я тебя предупредила, — перебарывая внезапный приступ головокружения, как можно твёрже повторила я и, отпихнув Густава с пути, пошла к выходу.

Удар по голове прилетел уже в коридоре. Помню, как у меня сначала клацнули зубы, и только потом плеснула боль, а вместе с ней неудержимо поплыли стены. Я пыталась устоять, но лишь беспомощно растопырила руки и… Последнее, что увидела в тот момент — склонившийся надо мной Густав…

***

Все воспоминания подробно записывались мною, и потом, когда к стимуляции мозга токами были подключены сеансы регрессивного гипноза, я поняла, как важно было вести этот дневник: то, что я рассказывала гипнологу во время транса, то, что было записано мною в тетрадку и то, что я могла вспомнить осознанно — всё это, будто дорожная карта со слов очевидцев, сопоставлялось, анализировалось и служило путеводителем для следующих сеансов.