Не договорил, потому что мужчина застонал, приходя в себя, и попытался подняться на четвереньки.

— Иди! — хватая с кровати электрошокер, грубо пихнул меня Густав. — Отнеси сумку с вещами в машину! Быстро!

Через пару минут он и сам пришёл в сарай, где стояла машина. Обнял меня со спины, непривычно зажимая шею в сгибе локтя, зашептал на ухо:

— Ты должна мне верить, Марин. Я ради тебя всю свою жизнь перевернул. Всё отдал, всем рискнул. Ради тебя и нашего ребёнка. Ради нас, понимаешь?

Я осторожно кивнула. Было в его голосе и манерах что-то новое, что настораживало и даже пугало.

— Отлично. Тогда ещё раз прошу, не будь неблагодарной тварью. Я сильно расстроюсь, если ты меня предашь, ясно?

— Что?! Нет, ты не понял, Густав! Я не собираюсь тебя придавать, о чём ты! — вывернулась из захвата, обняла ещё щёки ладонями. — Как ты мог подумать такое? Я просто хотела увидеть его лицо, чтобы вспомнить хоть что-то о себе!

Он отодрал от себя мои руки.

— Я сказал — нельзя. Нельзя! Ты же мне веришь?

— Конечно!

— Тогда не лезь туда больше, иначе всё окончательно испортишь.

Я искренне не хотела ничего портить! И поэтому даже продержалась целых пять минут, то и дело прислушиваясь к звукам из той комнаты… но понимая при этом, что пожалею гораздо больше, если так и не увижу лица своего личного кошмара.

Выглянула во двор — Густав всё возился в сарае с машиной и, прихватив фонарик, всё-таки пошла в комнату.

Я ведь только издалека, из-за двери. Только одним глазком…

Но меня ждало разочарование — Густав натянул на голову пленника шапочку с прорезями для глаз. И хотя он сидел теперь привязанный к стулу и всё ещё не очнулся, подходить к нему было по-прежнему страшно. Некоторое время я смотрела издалека: на его рослую фигуру и широкие плечи, на свешенную к груди голову и крепкие бёдра, и не могла понять, что щекочет рёбра изнутри. Что поднимается откуда-то из глубины души — такое щемящее, тонкое и… Приятное? Испуганно обмерла. Разве такое возможно?

Но да, внутренняя щекотка всё усиливалась и, казалось, даже ладони загудели то ли от нестерпимого желания прикоснуться, то ли от далёких, похожих на миражи воспоминаний: ладонь скользит по ёжику коротко стриженых волос, по крепкой шее, рельефу мышц плеч и спины — так привычно и упоительно…

Зажмурилась, сгоняя наваждение. Что это? Воспоминания, фантазии?! Или та самая зависимость, о которой постоянно твердит Густав? Зависимость изнуряющая и пагубная, но непреодолимая, как жажда вдоха.

Ну что ж, я зависимая, да. Но я должна его увидеть!

Однако, едва я подошла к пленнику, как громыхнула входная дверь, и мне пришлось сбежать из комнаты.

Спешно собирали с Густавом оставшиеся вещи. Меня потряхивало, беспокойно пихался в животе малыш.