Позавчера вечером, расставшись с князем Головиным, она заглянула на огонек к старухе Федоре, с которой уже успела подружиться. Зинаида попросила у нее снадобье, такое, чтобы человек мог проспать целые сутки, а то и более. Когда ведьма его приготовила, было уже за полночь, и Зинаида осталась у нее ночевать, опасаясь идти ночью по темным гаванским улицам, где куда вероятнее встретить разбойника, чем извозчика.

Утром, вернувшись домой и напоив Елену отваром, она взяла новорожденную девочку и отвезла ее в дом на Седьмой линии, где условилась встретиться с князем Павлом. Он был уже на месте. Князь нервничал и паниковал. Его жена на рассвете пришла в себя и немедленно потребовала ребенка. Пока он запретил слугам и докторам говорить ей, что девочка мертва, но княгиня уже начала плакать и что-то подозревает. Нельзя было терять ни минуты. Карета понеслась в город. Зинаида сидела рядом с князем, кутая спящую девочку в большую шаль и ласково укачивая ее, чтобы та не проснулась раньше времени.

Князь провел ее в дом по парадной лестнице, а не через черный ход. Казалось, он ничего не собирается скрывать и никого не боится. Когда им навстречу бросилась какая-то пожилая родственница с известием, что княгиня Ольга близка к истерике, он ответил ей холодно, почти грубо:

— Что за глупости! Ребенка сейчас принесут!

— А это кто, Поль? — Старуха взглянула на жавшуюся за спиной князя Зинаиду, кутавшую в шаль некий сверток.

— Это модистка от мадам Дебе, привезла приданое для малютки.

Князь быстро прошел несколькими коридорами, Зинаида едва успевала за ним. Наконец, он остановился, достал ключ и отворил дверь, за которой оказалась детская — роскошная, обитая белым атласом, обставленная крошечной мебелью, будто предназначенной для эльфов. Посредине комнаты стояла кроватка под тюлевым пологом. Подойдя к ней, князь двумя пальцами раздвинул тюль и, страдальчески морщась, указал подоспевшей женщине на крохотное спеленутое тельце.

— Заберите ее и похороните… — Он внезапно заговорил с ней на «вы», сухо и повелительно. — А ребенка положите сюда. Она так крепко спит… С ней ничего не случилось?

— Потому и спит крепко, что здорова, — ответила Зинаида, почувствовавшая укол в сердце. Она замешкалась, пристраивая живого ребенка рядом с мертвым, затем беря на руки трупик и закутывая его в шаль. Князь не сделал ни единого движения, чтобы ей помочь. Повисла тяжелая пауза. Оба смотрели в разные стороны, как люди, только что вместе совершившие некую подлость. Наконец Головин разжал губы:

— Я должен вам тысячу рублей. Вот они, возьмите.

— Тысячу пятьсот, — с вызовом поправила его Зинаида. — О похоронах не было речи, а тут немало расходов. Вы ведь желаете, чтобы была соблюдена полная тайна?

Ее слова прозвучали как шантаж, хотя она была просто зла на князя, так внезапно принявшего с нею барский тон. Его слегка передернуло. Он молча достал портмоне, добавил еще несколько банкнот и вопросительно на нее взглянул.

— Этого достаточно?

— Благодарю… — Она свободной рукой взяла деньги и сунула их в карман. Ее душило отчаяние. Она понимала, что ее короткий роман кончен, что теперь князь, поглощенный семейными радостями, не нуждается в ней. На миг возникло искушение — вернуть ему деньги, сказать, что она помогала просто так, из любви к нему, и не желает никакой награды, кроме его взаимности… Но сумма, оказавшаяся у нее в кармане, была слишком значительна. Зинаида молча прошла вслед за князем по коридорам особняка, вышла во двор, на улицу, позволила усадить себя на извозчика. В последний момент Головин замялся, будто желая что-то сказать, но кто-то позвал его в дом, и он крикнул извозчику: «Пошел!» Женщина, стиснув зубы, отвернулась, чтобы скрыть слезы.

Впрочем, за прошедшие сутки она не раз все обдумала и совершенно успокоилась. Выручить за какой-то пустяк полторы тысячи — это не шутки! Ее роман с князем все равно кончился бы ничем, рано или поздно. Лучше даже рано — меньше слез. Обыскав карманы спящей роженицы, Зинаида сделала интересное открытие — графиня, несомненно, беглая! Стало быть, ее нужно лишь слегка припугнуть полицией, и та бесследно исчезнет и не будет поднимать шума из-за младенца. Теперь, выпроводив Елену из дома, Зинаида чувствовала себя абсолютной победительницей. Пуская клубы дыма, она усмехнулась и произнесла вслух:

— Еще будет мне благодарна за то, что я избавила ее от обузы. У графини теперь один путь — на панель…

Она с удовольствием пересчитала полученные от князя Головина ассигнации, прошла в свою спальню и спрятала их в окованный железом сундучок, привинченный к полу под кроватью. Девочки со вчерашнего утра сидели взаперти во флигеле, без еды и питья, но Зинаида не торопилась их отпирать. «Пусть помучаются, паршивки! Будут знать, как прогонять гостей! Я ни вчера, ни позавчера на них ничего не заработала… Ну что ж! Зато вчера и на еду им не тратилась!»

Эта мысль рассмешила лавочницу. Она звонко захохотала, толкая ногой сундучок, словно приглашая своего единственного закадычного друга разделить с нею веселье.