– Ах! – воскликнула она. – Мне ничего не нужно от тебя, кроме ласкового слова!

– Пусть отныне ни один из нас не подумает дурно о другом, – сказал Кэаве и ушел.

А теперь послушайте: ведь Кэаве взял лишь несколько сантимов – из тех, какими они запаслись сразу по приезде.

Никакой попойки у него сейчас и в мыслях не было. Его жена ради него погубила свою душу, и теперь он ради нее должен был погубить свою. Ни о чем другом на свете он сейчас и не помышлял.

Боцман поджидал его на углу, возле старого острога.

– Бутылкой завладела моя жена, – сказал ему Кэаве, – и если ты не поможешь мне раздобыть ее, не будет больше у нас с тобой сегодня ни денег, ни вина.

– Да неужто ты не шутишь насчет этой бутылки?

– Подойдем к фонарю, – сказал Кэаве. – Взгляни: похоже, чтобы я шутил?

– Что верно, то верно, – сказал боцман. – Вид у тебя серьезный, прямо как у привидения.

– Так слушай, – сказал Кэаве. – Вот два сантима. Ступай к моей жене и предложи ей продать тебе за эти деньги бутылку, и она – если я хоть что-нибудь еще соображаю –

тотчас же тебе ее отдаст. Тащи бутылку сюда, и я куплю ее у тебя за один сантим. Потому что такой уж тут действует закон: эту бутылку можно продать только с убытком. Но смотри не проговорись жене, что это я тебя прислал.

– А может, ты меня дурачишь, приятель? – спросил боцман.

– Ну пусть так, что ты на этом теряешь? – возразил

Кэаве.

– Это верно, приятель, – согласился боцман.

– Если ты мне не веришь, – сказал Кэаве, – так попробуй проверь. Как только выйдешь из дому, пожелай себе полный карман денег, или бутылку самого лучшего рому, или еще чего-нибудь, что тебе больше по нраву, и тогда увидишь, какая сила в этой бутылке.

– Идет, канак, – сказал боцман. – Пойду попробую. Но если ты решил потешиться надо мной, я тоже над тобой потешусь – вымбовкой по голове.

И старый китобой зашагал по улице, а Кэаве остался ждать. И было это неподалеку от того места, где Кокуа ждала старика в прошлую ночь; только Кэаве был больше исполнен решимости и не колебался ни единого мгновения, хотя на душе у него было черным-черно от отчаяния.

Долго, как показалось Кэаве, пришлось ему ждать, но вот из мрака до него донеслось пение. Кэаве узнал голос боцмана и удивился: когда это он успел так напиться?

Наконец в свете уличного фонаря появился, пошатываясь, боцман. Сатанинская эта бутылка была спрятана у него под бушлатом, застегнутым на все пуговицы. А в руке была другая бутылка, и, приближаясь к Кэаве, он все отхлебывал из нее на ходу.