Оценивающий взгляд был мне ответом. Возникло чувство, что смуглянка колеблется, назвать своё настоящее имя или прикрыться псевдонимом. Секундная пауза, и она произнесла:

– Осока.

Знакомо звучащее слово. Совпадение? Или нет? Я назвал себя.

– Добро, – сказала она. – Не бои се ехати на тутом аппарате?

– А что, есть альтернатива? Ну, в смысле, другой способ?

– Нет. Ногами не до́йдем.

– Тогда поехали.

Осока потянула вверх отвороты своих сапог, прикрывая ими колени. Мне показалось, что в крайнем положении они тихонько щёлкнули, фиксируясь. Девушка легко вспорхнула в седло, сделала жест себе за спину.

– Обойми мне, – приказала она, когда я сел за ней. – Крепко, не бои се, я не кусаю.

– А я и не боюсь, между прочим. Просто вдруг у вас это не принято.

– Мне не ес приятно або неприятно, – Осока строго покосилась на меня через плечо. – Так нуджно, або кости не сберешь.

– Нет, я не то сказал. Не то что «неприятно», а «не принято», не должно, не дозволено, разуме?

– Пшшш, – произнесла она, будто рассерженная кошка, и, взяв мои руки, соединила их у себя на талии. – Так! И держи.

Аппарат со свистом рванулся с места. Видимо, гравитационный привод был у него только подъёмным, а горизонтальное передвижение обеспечивал банальный реактивный двигатель под сиденьем.

– Я не брзо, спешити негде, – сообщила Осока. Действительно, полукруглая шкала между рукоятями руля, до боли похожая на обыкновенный спидометр, показывала зелёную светящуюся полосу едва ли на четверть длины. Но нельзя сказать, что это «небыстро»: воздух ощутимо бил в лицо, как на нормальном мотоцикле, когда едешь под 60. Интересно, какая у него предельная скорость, у этого гравицикла? Триста? Больше? Тогда на предельной без шлема не покатаешься, задохнуться можно. Чтобы не так дуло, я прислонился щекой к пёстрому головному убору Осоки… и непроизвольно дёрнулся, ощутив, что никакая это не «шапочка», а живое тело! Мягкий кожистый нарост, заменяющий причёску!

– Извини…

– Ништо, то нормално.

Летающий мотоцикл скользил над степью, не касаясь травы, воздушная волна оставляла за нашими спинами расходящиеся «усы» колышущегося сине-зелёного ковыля. Местность перед нами начала понижаться, по сторонам поднялись небольшие пологие холмы. Осока накренила гравицикл, закладывая правый вираж за один из них, и я увидел, куда она меня везёт. Пепелац. Более подходящее слово подобрать было трудно. На коротких толстых лапах-опорах посреди травы стояло нечто трудновообразимое, но явно сделанное из металла и явно способное летать. Сюрреалистическая скульптура древнего динозавра в духе Церетели, вот с чем его можно было сравнить. Роль туловища играл металлический куб со снятой на рёбрах фаской, из-под которого и были выдвинуты опоры. Хвоста – нечто вроде лежащего на боку американского железнодорожного контейнера, приваренного к кубу торцом. С другой стороны торчала массивная застеклённая «голова»-кабина. Сходство с динозавром в стиле техно несколько портили только массивные трубы четырёх ракетных двигателей, закреплённые на рёбрах «хвоста». Между двумя нижними была выдвинута довольно крутая рампа в нутро летающей колымаги. Не сбавляя скорости, Осока влетела по ней внутрь и затормозила в тесной квадратной каморке два на два метра. Я сошёл на пол – или палубу? – и пошатнулся. Почему-то было трудно дышать, и голова кружилась.

– Что, утомила езда? – снисходительно спросила моя спутница, и вдруг взгляд её сделался тревожным. Совершенно не церемонясь, она повернула мою голову к светильнику, раскрыла глаз, вглядываясь в зрачок, затем притронулась ладонью к шее, между ключиц…

– Реакция! – обеспокоено сказала она. Рывком выдвинула из металлического борта перфорированный лист вроде длинной скамейки: – Седай, сейчас.