Естественно, меня тоже вызвали для беседы. Кажется, за последнюю неделю я в милиции стал бывать чаще, чем в бане. Если дела пойдут таким образом, придется там навеки поселиться… Впрочем, я пытался использовать свои визиты не для того, чтобы дать информацию следователю, а чтобы ее самому от него получить. Может быть, смерть Сашки как-то связана с гибелью Инги?

Кажется, «следак» почувствовал мое любопытство, выходящее за рамки приличия, насторожился, но виду не показал. Наверное, планировал сам поймать меня на чем-нибудь. Ну и черт с ним! Ко мне он не подкопается, даже если будет рыть со всех сторон. Я ничего не могу ему сообщить, потому что сам ничего не знаю. Я даже не знаю, где Абалкин жил в последнее время. И тем более не мог ничего предпринять против него, даже если бы и хотел. Но все дело в том, что я против Сашки ничего не имел. Впрочем, у меня были свои соображения насчет того, кто хотел с ним расквитаться, однако я предпочитал помалкивать. Хотя какие соображения — так, смутные догадки…

Следователь копал в основном в направлении личной жизни Абалкина. Ну ясно, если я чуть не сгорел в постели его бывшей жены, то у меня, если смотреть формально, были веские причины недолюбливать Сашку. Тем более я мог бы думать, что именно Абалкин поджег дом, хотя бы из ревности. Что ж, я действительно одно время так и считал. Одна неприятность — у меня не было алиби на позавчерашний вечер. Кто, кроме меня самого, мог подтвердить, что я ночью разговаривал с Абалкиным, а потом мирно лег спать и не покидал собственной постели до утра? Только сам Сашка. Но этот участник диалога никак не мог засвидетельствовать истинность моих слов, потому что был банально мертв. Значит, мое алиби было под большим вопросом.

Следователь как бы между прочим поинтересовался, считаю ли я, что Абалкин был способен на месть из чувства ревности. Но тут я никак не мог ему помочь. Все мои практические познания из этой области чувств конспективно выражались в трагедии Шекспира «Отелло» — и не более того. Мои же личные соображения были гораздо менее выразительны. Меня утешало только то, что Абалкин, если, конечно, дом поджег именно он, совершенно не хотел меня убивать. И даже обрадовался, что мне удалось спастись из огня. И конечно, не стал бы на меня покушаться вновь.

Не знаю, что у него там не клеилось с близнецами, не буду фантазировать, но, наверное, нашлось бы еще немало людей, которые не пожалели бы сил, чтобы отправить банкира на тот свет. По моим понятиям, профессия финансиста в том и заключается, чтобы отнимать деньги у одних и отдавать их другим, а это, естественно, не всем по вкусу. Впрочем, я не слишком разбираюсь в банкирах… Но странно, убийство Абалкина (а «следак», кажется, уже не сомневается в том, что это было тщательно запланированное убийство) совершенно не похоже на обычную схему таких преступлений, известную до мелочей, — снайперская винтовка, расстрел из параллельно движущегося автомобиля, засада на узкой дороге или, на худой конец, компромат, переданный в официальные органы. Нет, это было какое-то странное, нетипичное убийство, на убийство совсем непохожее…

В том, что меня заинтересовала катавасия с поджогами и поражением током, не было ничего удивительного, — еще бы мне не заинтересоваться, если я едва не отбросил коньки по чьей-то злой прихоти. Начистить бы этому типу морду за такие дела! Чтоб неповадно было…

Я узнал адрес Абалкина и по нахалке проник в квартиру, прикидываясь лохом. Охранникам дома наврал, что из милиции, а ментам, которые возились в квартире, перерывая все вверх дном, — что меня послал следователь Костенко для ознакомления с местом происшествия. Они, конечно, обалдели от такой наглости, но, пока звонили, пока отыскивали Костенко, пока выясняли, посылал ли он меня к ним, пока возмущались моей наглостью, я уже рассмотрел все, что меня интересовало, и даже успел перекинуться парой фраз с понятыми. Ничего особенного я там не увидел.

В комнате стоял распахнутый сейф, замаскированный под книжную полку. Сейф был пуст. Интересно, хранилось ли в нем что-нибудь? Один из понятых, пожилой пугливый старичок с ушами, заросшими сивым волосом, шепнул мне, что милиция полдня вскрывала металлический ящик сантиметровой толщины, пока, наконец, не додумалась разрезать металл автогеном. Там ничего интересного не нашли, кроме каких-то бумажек с водяными знаками, документов на сгоревший загородный дом, нотариальных разрешений и прочих официальных бумаженций.

Потихоньку я даже прогулялся в направлении ванной — интересно же, где произошло убийство… Джакузи как джакузи, на мой взгляд, — я их не очень-то много видел.

Норд сидел привязанный к кухонной двери и смотрел на меня печальными, совершенно человеческими глазами. Он даже не реагировал, как положено собаке, на множество людей, наводнивших квартиру, сновавших туда-сюда, бесцеремонно хлопавших дверями и громко перекликавшихся в комнатах. Мне казалось по его мудрым глазам, что он очень много знал. Слишком много даже для собаки.

До кучи неплохо было бы разведать, что думают о последних событиях наши герои из ОПГ близнецы, подумал я. И решил прикинуться валенком, чтобы что-нибудь выудить из Юрки и Шурки. Или хотя бы по интонации их голоса определить, насколько они огорчены смертью нашего общего друга. Предлог для встречи лежал на поверхности.

У братьев Палей оказалась шикарная резиденция в помещении престижного ночного клуба «Monkeys». Был день, и по клубу сновали только прилежные уборщицы с пылесосами. Солидный швейцар, по виду полковник в отставке, смерил меня высокомерным взглядом аристократа — он за версту чуял, перед кем нужно прогибаться, а перед кем не стоит.

— Юрик! — Я напустил на себя скромно-просительный тон. — Помнишь, ты говорил, что тебе свои люди нужны… Ты еще не передумал? Я готов…