– Ты пока можешь пройти в комнату, а я только сполосну чашки и приду к тебе. Я хотела тебе кое-что показать.

В комнате было еще теснее. Лишь один участок стены напротив окна оказался свободен. Фотографии покрывали выцветшие обои разноцветным ковром. Глаша с интересом принялась разглядывать снимки, пока один из них не заставил ее застыть с открытым ртом. В центре снимка на зеленой лужайке восседала довольная Муля, по обе стороны от нее сидели две женщины, которых толстуха обнимала за плечи. Затаив дыхание, Глафира несколько минут, не веря своим глазам, таращилась на Мулиных подруг. В голове у нее помутилось, к горлу подступила тошнота.

– Узнаешь? – раздался позади нее бодрый голос. – Это сестры Флоринские. Эллочка и Бэллочка. Они дружили с мамой еще в училище.

Вздрогнув, Глаша обернулась. От резкого движения комната вокруг нее покачнулась, и девушке пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Ей показалось, что Карина стала выглядеть совсем иначе, чем пять минут назад. Щенячья неуверенность и робость бесследно исчезли. Глаша увидела холодный злобный блеск в ее глазах и странно побледневшее лицо, превратившееся в застывшую маску ненависти. Держа руки за спиной, она смотрела на свою гостью изучающим взглядом.

Глаша тряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение, и спросила, с трудом шевеля губами:

– Разве сестры были близнецами?

– А ты разве не видишь? – Карина уже откровенно ухмылялась. – Они никогда не хотели быть похожими друг на друга. Носили разные прически и одежду. Бэлла была длинноволосой блондинкой, а Эллочка коротко стриглась и красилась в радикально черный цвет. Так что в реальной жизни их сходство не так бросалось в глаза, хотя близкие, естественно, знали.

Внезапная догадка пронзила оцепеневший мозг Глаши.

– Кто сейчас живет в доме Райского? – спросила она тихо.

– Бэллочка и живет.

– Значит, в больнице под ее именем умерла ее сестра Элла?

– Дошло наконец. – Карина довольно хихикнула.

Острые холодные иглы впились в Глашино тело. Борясь с ознобом, она обхватила себя руками и в изнеможении опустилась прямо на пол.

– Тебе плохо?

– Нет-нет, все в порядке.

– Нет-нет? Или да-да? Сколько можно притворяться? Тебя же ноги не держат! И я знаю почему. Я тебя отравила!

– Ты подсыпала что-то в кофе? – спросила Глаша обреченно.

– Ага. Наркотик. Умереть пока ты не умрешь, хотя ощущения, думаю, испытываешь неприятные. Пока ты мне еще нужна, а так ты лишишься излишней, хм, активности. У нас есть немного времени, и мы можем побеседовать, если есть желание.

Глаше беседовать не хотелось, однако она понимала, что только таким способом можно прогнать тяжелую нечеловеческую усталость, от которой клонило в сон. Она боялась, что, уснув, больше не проснется. Она глубоко вздохнула и позволила себе на минуту прикрыть глаза, чтобы собраться с силами. Свет перед ее внутренним взором поблек, она будто витала где-то между сном и явью. Нечеткие туманные образы наполняли ее воображение. В то же самое время какая-то часть ее мозга продолжала мыслить четко и ясно. Даже яснее, чем раньше.

– Павел знает о подмене?