— Очень просто: «Септет, сочинение номер один». Главное — в названии ничего романтического…
— Ах, как жаль! — вздохнул Паскаль с притворным огорчением. — Не «Фантастическая симфония», как у Берлиоза. Не «Ночь на Лысой горе», как у Мусоргского! С современными композиторами мы утратили страстные романтические названия…
— О нет! — возразила Летисия. — В легком жанре некоторые еще увлекаются этим. Но они, пожалуй, прибегают к несколько эзотерической поэзии, китайской, не знаю уж какой еще… На их фоне Малларме[13] заставляет вспомнить Малерба,[14] а Рене Шар[15] — Мольера…
— Скажите, Летисия, стоит ли давать номер сочинения вашему септету, ведь вы еще только сдаете выпускной экзамен в консерватории… на будущей неделе. Разумно ли это?
— И да, и нет. Во-первых, я уже получила первую премию за гармонию, вторую премию за фортепьяно, а диплом историка музыки — еще в прошлом году. К тому же на будущей неделе меня ожидают последние экзамены — по фуге и полифонии. Я сдам их раньше, чем закончу свою композицию, если это может вас успокоить…
— А письменную работу по композиции вы не представляете?
— Нет, я хочу доказать себе, что способна написать хорошую фугу, как в восемнадцатом веке, но понятия не имею, по каким академическим критериям можно было бы судить произведение по-настоящему оригинальное. Я не посещала и никогда не буду посещать класс композиции. Разве Баху и Моцарту когда-нибудь вручались первые премии по композиции? Абсурд!
— Согласен с вами. А вас не огорчила в прошлом году всего лишь вторая премия по фортепьяно?
— Я никогда не стремилась стать пианисткой, и первая премия, следовательно, не главное для меня. Впрочем, я ожидала этого: когда вы садитесь за инструмент, в девяноста девяти случаях из ста вы прекрасно понимаете, что не превзойдете определенного уровня, как бы ни старались улучшить свою технику. Это вызывает некоторое чувство неудовлетворенности, вы видите вершину, но знаете, что никогда не достигнете ее. А один из ста остающийся процент — я еще преувеличиваю — предназначен виртуозам.
— Намного более досадным мне кажется то, что все в вашем окружении, напротив, считают вас непревзойденной и не понимают поражения или даже просто успеха меньшего, чем они ожидали.
— В музыке есть композиторы и есть исполнители. Великие композиторы, как правило, не блестящие исполнители даже своих собственных произведений. Хотя, конечно, есть и исключения.
— Лист?
— Можно признать высоким искусством некоторые его партитуры, но он не принадлежит к числу композиторов первого ряда. Нет, лучшим примером исключения может послужить, конечно же, Моцарт. А современные композиторы все чаще и чаще пишут синтезированную музыку для инструментов, которых как бы и не существует.
— Если я правильно понимаю, ваш диплом по фортепьяно сам по себе вам в какой-то степени безразличен, а главное для вас — получить первую премию по фуге.
— Вы все поняли! Итак, мы идем смотреть эту пьесу?
3. КОРОЛЕВСКАЯ ТЕМА
По приглашению гофмейстера посетитель сел на диван в приемной, где по случаю воскресного вечера уже ярко горели канделябры. Положив руки на бархатные подлокотники, он огляделся. Ему не правилась роскошь этого нового дворца Сан-Суси, его позолоченные потолки и яркие краски настенной живописи. Сам он жил в скромной квартире при школе церкви Святого Фомы в Лейпциге и никогда не завидовал власть имущим. Он знал, что уже недалек конец его земной жизни, но он имел счастье почти всю ее посвятить прославлению Бога. Бог выбрал его, чтобы он служил ему, даровав столь редкий дар, которому завидовали все его друзья и большинство коллег.
Двери широко распахнулись, чтобы пропустить человек двенадцать в расшитых одеждах. Они несли скрипки, виолы да гамба, трубы, гобои и теорбы.[16] Не взглянув на визитера, они пересекли приемный зал и скрылись за дверью напротив. Он подумал, что, пожалуй, уже слишком стар для того, чтобы отправиться в такое дальнее путешествие — из Лейпцига в Потсдам. Слов нет, его сын Карл Филипп Эмануэль,[17] состоящий на службе у прусского короля, уже давно побуждал его встретиться с королем. Уверял, что король — страстный любитель музыки. Но чего ради ему предписали пуститься в путь? Разве нельзя было подождать, когда государь сам пожалует в Лейпциг? Как все же нетерпелива молодость! Хотя ведь известно, что король Пруссии — воплощенное нетерпение. Разве не он, едва вступив на престол, объявил войну Австрии? В двадцать восемь лет! И эта встреча со старым музыкантом, с ним, тоже не представляла никакой срочности. По крайней мере он уверен: не было настоятельного повода к такой спешке…
В огромной соседней гостиной король Фридрих II готовился сыграть со своими музыкантами один из тех миленьких, но неглубоких концертов, которые он обожал. Он уже с силой подул в мундштук своей флейты, разогревая внутренний воздушный канал инструмента, чтобы легче было настроиться на ля фортепьяно, как к нему приблизился гофмейстер и доложил о прибытии капельмейстера Иоганна Себастьяна Баха. Королевский дирижер уже поднял свой смычок, но король сделал ему знак остановиться. И торжественным голосом, словно читая указ, объявил: