Ольф обезоруживающе развел руками:
— Ты отвлекла Тварь разговором, мне подумалось, что это лучший момент для удара. Извини, что не предупредил.
Все было не так, но я не стала его поправлять.
— Так что такое с моими глазами? — уточнил юноша.
Я сглотнула. Что такое случилось с его глазами? Например, то, что это больше не были глаза человека. Или двусущного. Или любого другого разумного, которого мне приходилось видеть. С молодого мужского лица на меня смотрели желтые буркала. Как у червя. Как у единорога. Как у всех иных Тварей, которых я видела. Без зрачков, без радужной оболочки. Просто — во все глазное яблоко сплошная ядовитая желтизна.
Я называла то, что стояло передо мной, что разговаривало со мной, что улыбалось мне, Ольфом, но потому лишь, что шок выбил из головы все лишние мысли. У меня просто не хватало фантазии назвать получившееся существо как–то иначе.
— Они желтые, — сказала я слабым голосом.
— Да? — неискренне удивился Ольф. — Как интересно. Не бойся, Риэль, это побочный эффект от крови Твари, это не опасно, — и сделал попытку шагнуть вперед. Меня словно подбросило:
— Стой! Сперва ты ответишь на все вопросы! — в моем голосе прозвучал приказ. Теперь либо Ольф бросит притворство, либо попытается убедить меня, что все в порядке. В первом случае я была готова без ограничений воспользоваться всей магией, которая мне доступна, а главное — связующими Нитями, которые, я надеялась, все еще были в Ольфе. Во втором я могла выиграть время, пополнить резерв и понять,
— Риэль, — Ольф вздохнул, — ну хорошо, спрашивай.
— На сферу со своей кровью я поставила щиты. Как ты смог проникнуть сквозь них?
— Щиты? — переспросил он. — Какие? Я не заметил.
— Не лги, — я поморщилась. — Ни один двусущный, даже с магическим Даром, не смог бы взломать их так быстро.
— Не смог бы? — повторил Ольф, поднимая брови. Я приложила немалые усилия, чтобы продолжать смотреть ему в лицо.
— Нет.
Он вздохнул:
— Не хотел об этом говорить, но придется. Ты ведь не отстанешь, пока не докопаешься до причины, да, милая Риэль?
С каждым мгновением в голосе и в интонации звучало все меньше прежнего Ольфа, все больше чуждой надменности. А обращение «Милая Риэль» и вовсе сочилось пренебрежением. Но я не возражала, ждала.
— Я полукровка, — объяснил он. — Двусущный только наполовину.
— Какая половина вторая? — пришедшая в голову идея обдала меня ужасом и отвращением. Неужели кадари?