Осень 1571 года
Я жду приказа, чтобы собрать книги и посадить Мистера Ноззла в корзинку для переезда, но ничего не получаю. Потом становится известно, что Уильям Сесил был занят другими делами. Он раскрыл серьезный заговор по захвату Елизаветы в плен. Томаса Говарда обвиняют в сотрудничестве с Испанией: он планировал собрать армию, чтобы возвести Марию на трон вместо нее. Двор гудит от страха, и никто не намерен выпускать на свободу еще одну наследницу, еще одну Марию, пусть даже речь идет обо мне, а всем известно, что я ничего плохого не сделала. Томаса Говарда снова заключили в Тауэр, усилили охрану при доме моей тетушки Бесс, и вот трое кузенов Елизаветы опять в заточении.
Пишу Томасу:
Ответа не приходит, однако я не волнуюсь, так как, вероятно, Томас еще не получил мое письмо или не может отправить тайную записку. Сижу у окна, выходящего на лондонскую улицу, и вдруг замечаю, что к дому приближается врач. Кто же его вызвал? Я на здоровье не жаловалась. Может, леди Грешем отравилась собственной желчью?
Сэр Томас сам открывает ему дверь, и доктор Смит заходит в комнату. Значит, он ко мне. С тревогой встаю со стула. Если прислали сообщение о том, что я свободна, то почему с врачом? И из-за чего у них обоих такой мрачный вид?
Я не жду официального знакомства или поклона.
– Говорите, – сразу прошу я. – Пожалуйста, немедленно выкладывайте, что вы хотели мне сказать.
Двое мужчин переглядываются, и в этот момент я понимаю, что потеряла любовь всей моей жизни.
– Томас? – спрашиваю я.
– Да, миледи, – тихо отвечает доктор. – С сожалением сообщаю вам, что он умер.
– Мой муж? Мой Томас, Томас Киз? Королевский привратник, самый большой человек при дворе? Томас, который на мне женился?
Я все думаю, что вышла какая-то ошибка. Мой Томас не мог пережить зиму во Флитской тюрьме, вернуться в Кент, прислать записку с обещанием скорой встречи, а затем умереть до того, как мы снова увидимся. Наша странная история любви не могла завершиться таким несчастьем. Это какой-то другой Томас, а не мой высокий супруг с широкими плечами и добрыми глазами, который внимательно рассматривает каждого, кто приближается к его воротам.
– Да, миледи, – повторяет врач. – Боюсь, он скончался.
Остерли-Парк, Мидлсекс.
Весна 1572 года
Позже, намного позже мне рассказали, что при этих словах я побледнела и потеряла сознание, и они думали, что я больше не открою глаза. Я молчала, и им показалось, что эта новость убила меня. Когда я все-таки очнулась в кровати, то спросила, правда ли это, а услышав: «Да, да, Томас Киз мертв», опять закрыла глаза и отвернулась к стене. Глядя на нее, я ждала смерти. В тот момент я решила, что потеряла всех, кого любила, всех, кто был мне дорог, и поэтому жить дальше бессмысленно, это пустая трата времени – я лишь злю королеву, которая превратилась в чудовище, как и ее отец, в огромного крота, живущего в недрах Англии и пожирающего лучших потомков страны.
То, что злоба Елизаветы погубила лучшего человека Англии, великого мужчину с великим духом, не является доказательством ее мощи, а лишь подтверждает, как сильна зло-вредность женщины, которая думает только о себе. Елизаветой движет тщеславие. Всего один намек на предпочтение другой – и ты мертв. Стоит мужчине выбрать другую женщину, и его ждет изгнание. Даже такому, как Томас, верно служившему королеве и полюбившему малютку, что едва доходила ему до широкого кожаного пояса, даже Томасу не позволили жить счастливо, как только он перевел взгляд с Елизаветы на кого-то еще – меня.
Меня перевозят, будто труп, в Остерли-Парк, загородный дом сэра Томаса Грешема. Надеются, что я умру здесь сама по себе, никому не причинив беспокойства. Я и сама молчаливо того желаю. Значит, такова воля Бога, и я не стану оскорблять Его самоубийством, однако я не ем и не говорю. Лежу с закрытыми глазами, подушка все время мокрая от слез, текущих из-под век. И днем и ночью я оплакиваю моего мужа Томаса.
Дни становятся короче, и уже в три часа в комнате совсем темно, но потом золотистый свет понемногу возвращается, заливая белые стены, и по утрам я слышу пение птиц за окном. Солнце встает все раньше, и я понимаю, что мой супруг, мой любимый супруг не хотел бы, чтобы я сдавалась. Он полюбил меня маленькой девочкой на чересчур большой лошади. Он ценил мою храбрость, мой непревзойденный дух. Возможно, из любви к Томасу я снова смогу отыскать в себе этот смелый настрой.