Лицо становится мокрым от слез, и я понимаю, что не стоит так проводить вечер. Утром легче не станет, погружение в глубины моей печали ничего не даст. Я не из тех женщин, что чувствуют себя лучше, выплакавшись. Я таких презираю. Как правило, стараюсь занять себя и избегать мыслей о потере свободы и сестре, а также о страшной порче, наложенной на нашу семью лишь из-за того, что мы рождены Тюдорами. Вытираю лицо рукавом и пытаюсь найти в себе праведную уверенность Джейн или хотя бы суровую решимость моей матери. Мне нельзя быть мягкосердечной и уязвимой, как Катерина, иначе я тоже впаду в отчаяние.

Уже собираюсь закрыть окно и лечь в постель, чтобы попытаться проспать до следующего дня, сбежав от одиноких ночных часов, – протягиваю руку к щеколде и вдруг слышу топот копыт. Судя по звуку, около шести лошадей, целый отряд приближается к Чекерс по дороге из Лондона. Этого звука я так долго ждала. Напрягаю слух: да, точно, они не проехали мимо. Поворачивают к дому, и я высовываюсь из окна, стараясь разглядеть в полумраке, есть ли у них знамя и чьи именно цвета несутся рысью в такой поздний час.

Если из летних сумерек кто-то явился за мной, если кто-то решил освободить нас, пока Елизавета в отъезде, а Сесил на неделю отправился в свой новый дом, я уеду с ним, кто бы это ни был. Пусть меня поселят в бедной французской или испанской деревушке, пусть подвергнут опасности и втянут в восстание, я все равно согласна. Не проведу больше ни одного лета в этой клетке, как птицы Катерины. Не останусь здесь, даже если мы умрем на подходе к берегу или наш корабль захватят и потопят в море. Лучше утонуть, чем пролежать еще одну ночь в этой маленькой кровати, глядя на белый потолок и нацарапанные мной рисунки. Лучше умереть сегодня, чем прожить еще один день в тюрьме.

Всадники показываются из-за поворота. Перед ними развевается знамя Тюдоров. Это не какой-нибудь преступник, это послание от Елизаветы, а привез его некий лорд в окружении стражников. Наконец-то, наконец-то мне даруют свободу. Королева наверняка меня отпускает. Будь это иной указ, его бы передал один-единственный вестник, скачущий неспешным шагом. Слава, слава Господу, наконец-то она дарует мне свободу и я уеду из этого проклятого дома и больше никогда не переступлю его порог.

Захлопываю окно и спрыгиваю с табурета. Расталкиваю горничную, задремавшую на стуле.

– Приведи в порядок мои волосы, – приказываю я. – Достань лучший чепец. Сэр Уильям постучит в дверь в любой момент. Открой ему. Он сообщит о том, что мы свободны.

Она распахивает сундук, достает все необходимое, забирает наверх мои светлые волосы, крепит на них чепец. Сердце бешено колотится. Я снимаю с пальца обручальное кольцо, целую его, вешаю на цепочку и прошу горничную застегнуть у меня на шее. Она подтягивает шнуровку на рукавах и верхней юбке моего платья, и я расставляю руки в стороны, точно куколка, чтобы она могла поправить лиф.

– Идеально, ваша светлость, – говорит горничная как раз в тот момент, когда стучат в дверь. Я ловлю ее взгляд и улыбаюсь.

– Наконец-то. Слава богу. Свершилось.

Сажусь на стул, а она открывает дверь, делает реверанс перед сэром Уильямом и отходит в сторону, чтобы впустить его. Он входит в комнату и низко кланяется. Позади него глава прибывшей группы с беретом в руке, он кланяется, увидев меня, и я ответ наклоняю голову.

– Леди Мария, грядут внезапные перемены, – с поклоном сообщает сэр Уильям.

Я не в силах сдержать улыбку.

– Да, я услышала лошадей.

– Вас забирают отсюда, – растерянно продолжает сэр Уильям. – Без какого-либо предупреждения, конечно. Нам будет жаль расставаться с вашей светлостью.

Я слезаю на край стула и спускаюсь на пол. Подаю руку, и он целует ее, опустившись на одно колено.

– Храни вас Бог, – хрипло говорит сэр Уильям. – Слава Господу, что вы свободны.

– Хоть вы и были добрым хозяином, я рада покинуть вас.

– Собирайте вещи, вы уезжаете утром. Надеюсь, вас это не затруднит.

Я бы уехала отсюда, оставив эту старую кровать, стул, столик и задвинутый под него табурет. Уехала бы без вещей и пошла бы пешком в ночной рубашке, если бы мне позволили вернуться в Брадгейт этой же ночью.

– Замечательно, – отвечаю я.