– Иди, – требую я.

Мне не хочется поворачивать обратно.

– Не могу!

Голос у него стал пронзительным. Я заставляю себя повернуться. Я смотрю прямо на паренька, намеренно сужая свое поле зрения. Он – красно-коричневый сгусток, опознаваемый как человек, но и только.

– Майя, ну, пожалуйста!

Он просто очередное препятствие, очередное испытание. Записывающее устройство, изображающее истерику.

– Прекрати, – говорю я.

– Но я…

Он давится рыданием. Не вижу его лица, но я уже много раз видела, как он плачет. Я знаю, как кривятся у него губы, как течет из носа. Мне не нужно смотреть, чтобы знать, как это выглядит.

«Оставь его».

Не могу.

«Не хочешь».

Мне не позволят. Они хотят, чтобы он был со мной. Ему нужно быть со мной.

– Ты справишься, Бреннан, – говорю я, заставляя свой голос звучать мягко. Этот тон кажется искусственным, потому что он и есть такой. – Они тебе ничего плохого сделать не могут. Просто поторопись – и мы отсюда уйдем.

Паренек кивает. Я рисую себе, как он кусает губу – потому что он часто это делает.

– Нам осталось идти всего несколько дней, – говорю я. – Очень скоро будем на месте.

Я вижу, как он поднимает руку к лицу, а потом становится больше и четче – приближается. Спустя пару секунд он уже рядом со мной, и я вижу, что – да – он плачет. И еще он двумя пальцами зажимает нос.

– Пошли, – говорю я.

Уже через несколько минут эпицентр разрушений остается позади. Мы вернулись к простой заброшенности. Столько трудов, столько денег – а нам всего-то надо было пройти мимо автобуса. Не то чтобы это было легко, но их расточительность меня раздражает.

– Майя, – спрашивает парнишка, – а почему мы не на шоссе?