Моих родителей в гостевой комнате не было. Зачем бы они там оказались без меня?

Но если там были не сигареты моей матери, тогда чьи?

Почему на кухне была собачья миска?

Почему я считаю, будто это имеет значение?

А я и не считаю. Я пытаюсь себя отвлечь. Я не хочу отвлекать себя от тебя. Но я должна: во рту у меня сухо и желудок пустой. Ты бы велел мне жить дальше – и я живу. Правда. Я иду, я двигаюсь. Но я волочу ноги: я не в состоянии их поднимать, думая о тебе. Вижу, как паренек старается, и думаю… думаю, что не могу допустить, чтобы он сдался.

Я вернулась, Майлз. Я здесь, но тебя нет, и мне придется жить дальше, потому что хоть мне и не хочется, но мое тело на другое не способно. Прости. Мне очень жаль, и мне без тебя плохо, и ты ушел, и я ушла.

Я смаргиваю асфальт и поднимаю взгляд на желто-коричневые листья с пятнами задержавшейся зелени. Раньше мне казалось, что осень красива.

Я тебя любила. Тебя нет. Прости.

– Ад тенебрас деди.

Опускаю туманящийся взгляд: Бреннан уставился на меня, зацепив большими пальцами лямки своего полосатого рюкзака.

– Что ты сказала?

Я чувствую, что мое тело хочет плакать, давление в глазах. Как мне отпустить что-то, чего у меня больше нет?

– Майя?

Я думаю о брате Бреннана, о его матери – о том, что он тоже потерял.

Он бы спас того малыша. Он ведь спас меня, когда я была с ним постоянно жестока.

– Куда мы идем? – спрашиваю я.

– Не знаю, – говорит он.

Осторожно подобрать интонацию: ведь у моего голоса все еще есть интонации и мне надо какую-то выбрать. Не обвиняю, а просто интересуюсь:

– У тебя нет плана?

– Просто уйти оттуда. – Бреннан передвигает рюкзак. – А как ты считаешь, куда нам стоит идти?