— Абсолютно нихт ферштейн!

— Тогда слушай: мы уже купили билеты до Евпатории, а тут Инке пришло приглашение на одну презентацию. Я поперся с ней и совершенно случайно познакомился с неким шепелявым дядечкой из некоего политизированного интернет-издания. Какого, не спрашивай, все равно не скажу. Пока. Шепелявый после энной рюмки коньяка проболтался, мол, урвал заказ на весьма и весьма нестандартный долгоиграющий пиар будущей президентской кампании. В двух словах объяснил, в чем оригинальность проекта. Валяясь на детском евпаторийском пляже, я вспомнил пару его шепелявых слов по сути щедро субсидируемого предвыборного проекта и родил идейку в русле общей концепции, а по возвращении предложил новорожденную идейку шепелявому. Теперь вот сижу, воплощаю собственную плодотворную идею, в поте лица и тела отрабатываю офигенно солидный аванс. В Крыму, кстати, отдохнули мы на три с минусом. Условия аховые, цены, блин, кусаются, в море сплошь медузы. В Крым я больше ни ногой.

— Про Крым потом расскажешь. Признавайся, чего сейчас делаешь, авантюрист хренов? Чего, конкретно.

— Создаю кой-какой литературно-художественный текст. Подробности при личной встрече.

— Как раз на предмет встречи я и звоню. К двадцати ноль-ноль мы с супругой ждем тебя и Инку. Отказы не принимаются. Отметим мое возвращение по полной программе.

— О"кей. Кроме нас, кто еще зван, ежели не секрет?

— Большинство ты не знаешь, и... — Витя выдержал эффектную паузу, — ...и я дозвонился до Федора. Он обещался быть всенепременно.

— Серьезно? Блин горелый, я ему звонил-звонил, искал старую черепаху, и все без толку...

Друзья-приятели трепались еще минут десять. Говорили о разном, шутили, посмеивались. Положив трубку, Игнат присвоил началу сегодняшнего дня название «утро неожиданных звонков». И понадеялся, что грядет «день плодотворной работы». В том, что вместе с ослаблением жары случится «вечер приятных встреч и умеренных возлияний», Игнат не сомневался.

Не отрывая голой задницы от табурета, Сергач открыл дверцу холодильника. Взял последнюю из припасенных баночку кока-колы. Открыл, глотнул с удовольствием холодненького, утер пот со лба и, согнувшись над листком в три погибели, принялся писать. Быстро-быстро, едва успевая фиксировать на бумаге остросюжетные и слегка политизированные фантазии".

В окрестностях Берлина бушевало ненастье. Март напомнил о невротическом характере недоношенного первенца весны, расплакавшись кляксами мокрого снега. Шепеляво свистел порывистый ветер. Тихо и жалобно постанывали ветви деревьев. Свинцовые тучи на бледном, словно лицо больного ребенка, небе спрятали еще зимнее, еще робкое солнце, подменив рассвет хмурыми сумерками.

Островки терзаемых ветром деревьев поредели. Владимир выключил фары. Серпантин мокрого снега мельтешил перед глазами, но Владимир, прищурившись, разглядел далеко впереди темные контуры города. Он улыбнулся. Чуть заметно, более глазами, чем губами. На мгновение лицо его преобразилось. Улыбка смягчила по-мужски скупые черты его простого, открытого лица, а колючие хрусталики глаз полыхнули двумя теплыми огоньками. Мгновение улетучилось в вечность, сгинуло в снежной круговерти за бортом машины, и на лице Владимира вновь, как и прежде, застыло непроницаемое выражение сосредоточенности профессионала.

Владимир переключил скорость, плавно вдавил педаль газа в пол. Двести двадцать километров в час на мокром шоссе в ненастное утро. Вряд ли преследующие его люди (тоже профессионалы, между прочим) решатся гнать свои фирменные авто с форсированными двигателями и прочими техническими чудесами со скоростью более ста двадцати — ста сорока миль. С самого начала безумной гонки Владимир задал неприемлемый для преследователей темп. Да, он рисковал, однако без риска уйти на старенькой «Волге» от «Мерседесов» последней модели было практически невозможно. К тому же он привык рисковать. Риск — это его работа, его образ жизни и ежедневный, ежеминутный, ежесекундный тест на профпригодность.

Шоссе круто вильнуло. Старушка «Волга» вписалась в левый поворот, оставшись на своей полосе движения, а вот мчавшийся навстречу из мокрой темноты «Фольксваген» занесло за пунктир разделительной линии. Спокойное лицо Владимира осветило желтым светом фар встречной машины. Обыватель за рулем «Фольксвагена» с перепугу ударил по тормозам, автомобиль развернуло, и он остановился, перегородив дорогу.

Немец в «Фольксвагене» прикрыл локтями голову, повис на ремне безопасности, зажмурился, ожидая удара металла о металл, скрежета ломающихся автомобильных корпусов, хруста костей, боли и смерти.

«Волга», заложив резкий вираж, обогнула внезапно возникшее препятствие и умчалась за горизонт, но водитель «Фольксвагена» все сидел и сидел скрючившись, шепча поминальную молитву. Владимир успел позабыть о досадном недоразумении на повороте, а до трусливого немца только-только дошло, что переселение его трепещущей души в лучший из миров откладывается на неопределенное время.

«Фольксваген» робко тронулся с места и поехал тихо-тихо, вплотную прижавшись к обочине.

А «Волга» тем временем выехала на окраину города. На пустынную площадь с подслеповатым, одиноким фонарем.

Фонарный столб, будто часовой, торчал подле глухой кирпичной стены многоэтажного жилого дома. Снежные мухи навязчиво липли к тусклой лампе, но она продолжала дисциплинированно светить на телефонную будку, притулившуюся к красному кирпичу.

Владимир остановил «Волгу» под фонарем. Заглушил мотор, ключи оставил в замке зажигания, решительно распахнул автомобильную дверцу и шагнул в холод хмурого утра.