И в глазах Птичника снова заблестела печаль.

— У меня есть дом. — тихо произнес он ни с того ни с сего. — Вернее, он у меня был. Когда-то очень давно, много-много лет назад. С тех пор я не то что не был в нем, я к нему даже не приближался.

— Его поглотил ноктус? — понимающе протянул я.

— Нет. Скорее ноктус был поглощен им. — Птичник невесело усмехнулся.

И тогда я на самом деле все понял. Ведь Птичник рассказывал, что именно с его дочери, с ее души, которую, против всех правил мироздания, выдернули с того света, началось проникновение мира мертвых в мир живых. А куда они могли выдернуть эту душу, кроме как на то же самое место, в котором она отошла в иной мир? В дом самого Птичника.

В тот самый дом, в котором я уже успел побывать. Тот самый дом, который находится в самой середине ноктуса, тот самый дом, который вроде бы излучает Свет и не подпускает к своим стенам лоа и рангонов… Но поди пойми, действительно ли это сделано с помощью Света, или все как раз наоборот?

Тот самый дом, на стенах которого неведомый летописец запечатлевает события прошлого, настоящего… А, может статься, и будущего.

Хотя почему «неведомый летописец». У меня есть целых две кандидатуры на эту роль, одна другой краше.

— Почему ты не был в своем доме? — спросил я, переварив эту мысль.

— Там теперь живет она. — Птичник пожал плечами. — А я не могу ее видеть, честно говоря. Я чувствую вину.

— Перед ней?

— И перед ней тоже. И перед всем человечеством тоже. Я чувствую вину перед всеми… Но, в отличие от всего человечества, она знает, что я сделал и чем за это заплатил. Поэтому людям я худо-бедно могу смотреть в глаза, а ей…

И Птичник тяжело вздохнул.

— Ну про человечество все понятно. — я поболтал кофе в стаканчике. — А перед ней ты в чем виновен?

— В своей нерешительности, наверное… Это сложно объяснить, знаешь ли. Я чувствую свою вину за то, чего еще не сделал… И при этом — чувствую ее за оба вероятных варианта развития событий.

— Извини, не понял. — признался я. — Давай поподробнее.

— Передо мной выбор — чтобы существовала она или чтобы существовал весь остальной мир. Если я выберу мир, то я буду виноват перед ней в том, что предал ее, что выбрал другой вариант.

— Ну, здесь все понятно. — я кивнул. — А второй вариант?

— А если я выберу ее, то я предам весь остальной мир. И это опять же делает меня виноватым перед ней… Вернее, не так, ей-то все равно, она лишь порадуется, если это произойдет. Она нынешняя. Но в моей-то памяти живет она — прежняя, она — нормальная. Она — человек. И перед ней, перед человеком, я чувствую свою вину за то, что отдаю весь мир в лапы чудовища.

— То есть, ты признаешь, что она чудовище?