— Отец Николай, батюшка! — начинаю я со слеза ми на глазах. — Стыдно! Так, мол, и так, бочонок меду-то я стащил. Но не о себе думал, сестер пожалел, хотел угостить…

— Да, Павлуша, грех твой велик, но то, что попечение имел не только о себе, но и о сестрах, вину твою смягчает… — А потом тихо так он мне в самое ушко-то шепчет: «Но если мне, сынок, бидончик один, другой на цедишь… Господь, видя твою доброту и раскаяние, грех простит! Только смотри, никому о том ни слова, а я о тебе, дитя мое, помолюсь».

Да Господи, да Милостивый, Слава Тебе! Легко-то как! Бегу, бидончик меду-то протоиерею несу. В дом ему снес, попадье отдал. Слава Тебе, Господи! Гора с плеч». Рядом с пасекой находился «огурешник» — всё это за восточным корпусом, а собственно огород и сад монастырский прилегали к монастырю с южной стороны. «На юге от монастыря был расположен большой огород, где выращивали все овощи, за исключением капусты, картофеля и огурцов, — пишет о. Павел. — Там же была так называемая огородная изба, тут же находилась баня, прачечная, сарай, где хранились телеги, одры, дровни и другой инвентарь. Все эти здания венчала шестикрылая двухпоставная ветряная мельница и келья для мельничих, которых было двое — Параскева да Анна».

Сам же о. Павел что только ни делал в монастыре: и гусей пас, и в поле работал, и на базаре торговал, и в колокола звонил, то есть был и швец, и жнец, и на дуде игрец. Хозяйство в обители было налаженное, в той же молоковой, где производили молочную продукцию: сметана-то сгуснет, ее в марлю и в печку на угли, она и делалась как масло. Пергаментом или фольгой обертывали, в ящик упаковывали, и Павёлка, как подрос, это масло и возил в Рыбинск на базар продавать. Поедет, а монашенки каждая дает ему мешочек купить что-нибудь для личных целей: кому сахар, кому чулки, и в тот мешочек кладет деньги и записку. А мельничиха Параскева — могучая была женщина, сама ковала мельничные жернова и обладала такой физической силой, что, бывало, мужики корячатся, не могут мешок поднять, так она берет сразу два мешка: «Ну, чего вы, хилые!» — она в записочке всегда писала: «И того». Это, значит, вина. Он ей и купит. Параскевины записочки о. Павел помнил всю жизнь, так и пошло «итого» да «итого». «Ем все, — писал он в письме к родным, когда его выписали из Борковской больницы после операции, — за исключением жирного мяса и итого, пожалуй, хватит». Ветряная мельница находилась к югу от монастыря в 97-ми саженях. «Рядом с мельницей была школа деревянная, — пишет отец Павел, — внутри штукатуренная, а снаружи обшита тесом и выкрашена сиреневой масляной краской, уборщица была монахиня Александра Головкина» Окошки были выкрашены в веселый васильковый цвет, в классах перед иконами, висевшими в восточном углу, горели красивые лампадки. Школа была построена в 1890 году и содержалась на средства монастыря, тратившего на ее содержание от 450 до 500 рублей ежегодно. Отец Павел проучился здесь всего «полторы зимы», как он с горечью говорил, потому что сразу же по приходу большевиков к власти школа была закрыта — в 1918 году вышел Декрет об отделении Церкви от государства.

С одной стороны, школа соседствовала с мельницей, а с другой, ближе к обители, находилось через ограду монастырское кладбище, на расстоянии около 24-х сажен от монастыря. На кладбище в 1891 году была выстроена холодная каменная одноглавая и однопрестольная церковь Иоанна Предтечи. «Четвертая церковь находилась вне ограды монастыря, — пишет о. Павел, — и была посвящена Иоанну Крестителю. Там служили очень редко, и особых достопримечательностей в ней не было»

На одной из фотографий Мологского монастыря начала века церковь Иоанна Предтечи запечатлена на переднем плане (снимок сделан с южной стороны обители). А через дорогу, с западной стороны, стоит каменное двухэтажное здание — гостиница для приезжих богомольцев, построенная в 1835 — 36 гг., в ней 16 келий. Рядом еще одна гостиница, одноэтажная, деревянная, для простонародия. Как пишет о. Павел — «странноприимный ночлежный дом». Тут же во дворе гостиниц, по линии с каменным домом в 15 саженях — двухэтажный деревянный дом, где помещалась монастырская домашняя аптека, а для сестер — монастырская больница, которой заведовал доктор Рудин и монахиня Елизавета Иевлева.

Благотворительная школа, больница, которые содержались на средства монастыря, обеды по праздникам для всех жителей окрестных деревень и города Мологи — всё это говорит о том, что Афанасьевский монастырь был не только духовным, но и крупным социально-благотворительным центром. Одна из прихожанок обители Анна Кузьминична Корсакова из деревни Старая Бортница вспоминала, как в праздники накрывали монашки столы на улице, угощали всех овсяным киселем и лепешками, варили щи и кашу. Славился монастырь и разными ремеслами: из тех, которые перечисляет отец Павел, особенно сапожное ремесло, «чеботарня» — чинили монашки обувь мологжанам так, что вне всякой конкуренции. Иначе как трудяги не называли монахинь в Мологе и окрестных деревнях.

Детские годы о. Павла прошли не только под благодатным покровом иконы Тихвинской Богоматери, но и под теплым и ласковым покровом бабушки Евсто-лии, поэтому скотный двор, где выполнял Павлуша главное свое монастырское послушание, описывается с особой любовью:

«С северной стороны монастыря к нему примыкал так называемый скатный двор. Да чего же только там не было! Прекрасная конюшня, самая лучшая лошадь — это Бархатный, потом. Громик, Соловей, Кубарик, Огонек, Чумка, Ветка, Нелька и много других, и ни на одной из них не было кнута.

Старший конюх была инокиня Мария Въюшина. А коровник — у каждой коровы отдельная стая и ни одна не была на привязи, навоз не чистили до весны, много стлали соломы, нужно было удобрение. Лучшую корову звали Вахня, потом была Фрина и много других. Коровами заведовала монахиня Евстолия. Еще были два быка Денко да Арбузик, и всё это возглавлял конявой козел — Костя.

Тут же находился птичник, порода кур — минорки, а курятница была инокиня Анисья. При скотной находилась кормокухня — очаг, где приготовляли запарку из соломы и мякины. Тут же был глубокий, глубокий колодец с прекрасной питьевой водой, и на территории скотного двора был в помещении родник, куда ходили для освящения воды. Здесь же находился большой каменный амбар для хранения хлеба с тремя отделениями, в первом отделении хранился семенной фонд, во втором — фураж, и в третьем — для питания, зерном заведовала экономка. Над конюшней и коровником были огромные благоустроенные сеновалы»

Родник на скотном дворе назывался Иордань — «домушечка такая, внутри большой колодец — метра 4 на 5, наверное, — вспоминает старожилка из деревни Большой Борок. — Там воду брали для обители». На этот родник совершались крестные ходы для освящения воды, а вода была самая чистая и вкусная.

Близ святого Иордана, как слеза, вода чиста,

где глаголы Иоанна показали нам Христа,

где превечно зеленеет кипарисов стройный ряд,

где два раза смоква зреет, не меняя свой наряд…

Откуда это ласковое южное название на севере Руси? Не знаю, но часто-часто, прервав застольную беседу, любил отец Павел спеть о Христе и самарянке или о Деве Марии в Гефсиманском саду:

Там под небом жарким, ясным, чрез кустарник и леса,

извивалась лентой черной для посева полоса.

Знать, забыл ее владелец, иль заброшена она,