Она разрыдалась и прижалась ко мне.
Я погладил её по голове, а сам опять покосился на рисунок. Возникло нехорошее предчувствие. И то, что Эсфирь ещё ни разу не ошибалась — тоже сделало своё дело: я задумался.
Своего противника в поединке меня учили всегда уважать и изучать досконально. А недооценивать его — самая большая ошибка воина.
«Кто хочет воевать, должен сначала подсчитать цену, — говорил мне когда-то мой оруженосец Бонце. — А великий воин сражается либо на своих условиях, либо не сражается вообще».
А ещё он говорил, что военные планы всегда должны быть темны и непроницаемы, как ночь, но когда ты начинаешь действовать, то будь похож на удар молнии.
Я отдал рисунок обратно Эсфирь, и она тут же смяла его в маленьком кулаке.
— Не хочу на него смотреть. Возможно, я вообще ошиблась.
— Лучше нарисуй что-нибудь другое, — посоветовал я.
— Некромантку! — Эсфирь понеслась в ванную, схватила альбом с карандашами и расположилась в кресле.
— Вообще-то, я не её имел в виду… — вздохнул я, предчувствуя опять какую-нибудь хрень с отрубанием части моего тела. — Но если тебя это успокоит, то ладно.
Эсфирь меня уже не слушала.
Она старательно выводила что-то зелёным карандашом на бумаге, хотя я понимал, что так она просто избегает тревоги насчёт меня и Чёрной арены. С её характером и даром она просто не найдёт себе места, так что пусть лучше рисует некромантку.
Ну а я решил, что пора бы снова обратиться к исследованиям Басова и его сложному шифру.
Правда, уже через несколько минут ко мне подошла Эсфирь и сунула под нос ещё один листок из альбома. Там был нарисован топор. Просто топор. Тот самый, который был у Виринеи, хотя Эсфирь никогда его раньше не видела.
— И что это? — нахмурился я.
— Топор, очевидно, — сообщила Эсфирь.
— И что я должен с ним делать?
— Ты — ничего. А вот она пусть его нигде не забывает.
Я уставился на Эсфирь, а та уже забыла про свой рисунок. Всё её внимание переключилось на документы из чёрной папки, которые я сейчас изучал.
Она ухватила пальцами край бумаг и потянула на себя.