На подходе к Зуевой горке оба патрульных уже еле переставляли ноги. Тем приятнее было узнать, что на хуторе их ждали: Добрыня торчал на облучке возка, настороженно вглядываясь в предутренний лес, а на крылечке дымил трубочкой дядька Зуй.

— Фух, ну, слава Небесным Помощникам, — сказал Добрыня, — Что нежить?

— Упокоился, — вяло отозвалась Торвин, — Подробности завтра.

— Давайте-ка в дом, — позвал Зуй, — Омела с матерью вам пирогов напекли.

Пироги выглядели так аппетитно… Усевшись за стол, Нарок схватил один, откусил — и едва сдержал вздох разочарования: начинка в них была из пареной репы. Торвин дружелюбно усмехнулась, увидев выражение его лица:

— По-моему, репа всё же лучше, чем жареный нежить, — и добавила уже серьёзно, — Спать ложись, утром пожуёшь. Надо хоть немного отдохнуть перед дорогой.

Сама Торвин есть не стала. Наскоро умывшись, она ушла за занавеску, на женскую половину избы. А Нарок побрёл в овин, на солому. Впрочем, сразу заснуть не получилось. Заскорузлая от пота одежда неприятно холодила и царапала тело. Решив, что из двух зол следует выбрать меньшее, Нарок вытащил из седельной сумки уже раз использованную смену белья. Даже она была чище, чем то, что побывало на нём сегодня. Оставалось сделать последнее усилие: дойти до козьего водопоя и хоть немного вымыться.

Не успел он ступить на козью тропку, знакомый голос окликнул его тихим шёпотом:

— Удачник! Не ходи туда, не надо. Пойдём, я покажу хорошее место.

Омела цепко ухватила его за запястье и потянула за собой.

Место и впрямь оказалось замечательным. Позади Зуевой горки козий ручей расширялся во вполне пристойную речку. У её берега были поставлены мостки, дно возле них очищено от водорослей и ила, а вокруг, скрывая пляжик от посторонних глаз, стояла густая стена рогоза. У берега Омела сняла платок, развязала гашник поневы, сбросила её на траву, и следом стянула с себя рубаху. А потом обернула косу вокруг головы и закрепила гребнем. Нарок неловко застыл на месте, боясь дышать и не веря собственным глазам. Девушка была хороша, словно этла из сказки, и совсем не стеснялась своей наготы. Присев на мостках, она сперва осторожно потрогала поверхность ручья ладонью, затем легко соскользнула вниз, и уже стоя по плечи в воде, обернулась:

— Тёплая. Иди скорее.

Нарок, как зачарованный, шагнул в воду по щиколотку. Омела беззвучно рассмеялась, выбежала к нему навстречу, оттолкнула на сухое и принялась стаскивать с него одежду.

— Снимай, глупый, всё снимай, — приговаривала она при этом ласково, — не высохнет же до утра…

— Что ты такое делаешь?

— Я? Хочу получше рассмотреть своего милого, — руки девушки гладили его тело нежно и настойчиво, заставляя забыть обо всём на свете, — Какой ты красивый… Верно, многие девки говорили тебе об этом?

— Ну… вообще-то, нет…

— Значит, я буду первая. Что же ты замер? Иди ко мне, ты ведь хотел быть моим милым. Или я тебе больше не нравлюсь?

— Слишком нравишься! И зачем-то меня дразнишь.

— Я тебя не дразню, а люблю, — жарко прошептала она ему на ухо, — Иди ко мне, милый, иди…