— Это свидетельствует о неуважении к нам. О крайней степени неуважения!

— Но… — нахмурилась Джессика.

— Ты не согласна?

Когда Джорджи сердилась, то начинала косить правым глазом. Если точнее, то он сдвигался чуть-чуть ближе к переносице, и все лицо приобретало некое плутоватое выражение, которое почему-то у Джессики всегда ассоциировалось с Наполеоном.

Нельзя сказать, что такое сравнение было вовсе неуместно. В каком-то смысле Джорджи была в своей конторе настоящим диктатором. Если сравнение с Наполеоном слишком смело, то Джессика вполне могла представить себе Джорджи в роли этакой московской мафиозной королевы, у которой самые отъявленные злодеи по струнке ходят.

— Но Лиза в чем-то права. Я хочу сказать, пусть мы не старые девы, но все же…

— Договаривай!

— Мы ведь…

Джорджи сунула руку в ящик стола и достала пачку сигарет. Глядя, как она щелкает зажигалкой, Джессика удивленно заморгала. Джорджи редко курила. А если закуривала, значит, она либо злится, либо нервничает.

— Что с тобой, Джесс? О чем вообще речь-то?

— О нашем одиночестве.

— Одиночество. Одиночество-одиночество! — Джорджи всплеснула руками. Джессика на миг показалось, что сигарета вот-вот улетит. — Ну и что теперь? Объявлять по всей стране неделю одиночества?

— Скорее уж десятилетие одиночества, — тихо сказала Джессика.

— Ну да. Ты бы еще сказала «век». Но мы не одни в таком положении. Каждый по-своему одинок. Ну сколько, например, ты знаешь счастливых пар?

— Ну, Поверы, почтальон с почтальоншей, они ведь женаты пятьдесят пять лет…

— Мы не знаем, счастливы они или нет. Знаем только, что они работают на почте и все это время прожили в браке.

— Но если бы они ненавидели друг друга все эти годы, они бы давно уже подожгли свою почту к лешему, лишь бы только не видеть друг друга.

— Не думаю, что твоя логика верна. — Джорджи забарабанила пальцами по столу. — Ну ладно, пусть будут Поверы. Кто еще?

— Не знаю. — Джессика перебрала в уме известные ей пары. — Я так сразу не могу назвать.

— Итак, только Поверы.