— Как? Красильников? Нет, не знаком. — Силантьев пожал плечами с самым искренним видом, но у меня создалось впечатление, что он не хочет быть до конца откровенным. — Извини, все эти фирмы — не мой профиль.

Мы помолчали. Я чувствовал, что у Силантьева есть какие-то вопросы, но задать их он не решается.

— Будешь еще чай?

— Нет, лучше сигарету утащу.

Силантьев налил себе чашку, бросил несколько ложек сахара. Я никогда не любил холодный сладкий чай. Лучше уж простой воды выпить.

— Хочешь все-таки совет? — неожиданно спросил он.

— Ну?

— Отказывайся. Если еще не согласился, конечно. Пока не поздно.

— Почему?

Он не ответил. Я вздохнул, потушил в пепельнице сигарету и, не задумываясь, взял следующую.

— Хорошо. Допустим, я откажусь. А что дальше? Что мне делать? Сидеть и лапу сосать? Так я не медведь, мне иногда и выпить, и погулять хочется. Гордиться своей непорочностью? Надоело уже, почти год сижу и горжусь, а никто почему-то орден не несет. А кушать хочется. Почему-то. Парадокс такой вот получается. Хочется, а не на что. Объясни, почему я должен отказаться? Почему? Потому, что вдруг что-то где-то не так получится? Ну, чего ты молчишь-то? Советы давать все горазды!

— Ты сам просил.

— Правильно, просил. Просил, потому что ничего другого от вас все равно не дождешься. Ты мне лучше посоветуй, куда податься, если я сейчас откажусь!

— Других мест, что ли, мало? — неуверенно пробормотал Славка, и я, заводясь еще больше, радостно подхватил:

— Других мест? Других мест, знаешь ли, навалом. Только вот незадача какая, не зовут меня в другие-то места! Не нужен я нигде. И системе вашей не нужен. Как и ты будешь не нужен лет через десять, или сколько там тебе до пенсии осталось! Если раньше не выкинут… И что ты будешь делать? На пенсию свою жить и мемуары писать? Да ни хрена! Посидишь немного и тоже на принципы свои плюнешь, когда прижмет. Ну, правда, ты у нас — ас, тебя в «Спрут» с распростертыми объятиями возьмут…

Я перевел дыхание. Сам не ожидал, что так разойдусь. Еще год назад похвала Силантьева значила для меня много, я уж не говорю о том, что любой его совет я воспринял бы как прямое руководство к действию. А сейчас я чувствовал себя полностью правым. По крайней мере, на данный момент.

— И что ты будешь потом вспоминать? Сейчас ты старший опер РУОП, и для тебя это — потолок. Сам ведь откажешься, если чего предложат. Да и не предложит тебе никто, идеалистов сейчас боятся! Много ты бандитов поймал? Все знают, что Крутой руководит «центровыми», а Леня-большой и Братишка Саня — «хабаровскими». Они и сами это давно не скрывают, только что на визитках не пишут. А дальше что? Будешь ты ими заниматься еще десять лет, пока на пенсию не спровадят. А тому, кто вместо тебя придет, они сами зарплату платить будут, потому что к тому времени уже вся власть ихняя станет. Что, не прав я?

— Работаем, — тихо отозвался Силантьев, глядя в сторону и поигрывая желваками на скулах.

— Работаем! — подхватил я. — Работать-то с умом надо! Работать на себя надо, а не на дядю, которому это на фиг не нужно, который сам над тобой втихаря смеется и сдаст при первой же возможности!

Наверное, я сказал бы что-нибудь еще. Обидное и злое. Но Силантьев остановил меня: