– Просто я подумала, что нам наконец надо встретиться.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Каждая из нас оценивает ущерб, нанесенный собеседнице теми роковыми событиями. Я понимаю, что Сэм предварительно навела обо мне справки: ее взгляд сначала скользит по моему животу, потом упирается в плечо. Я, тем временем, опускаю глаза на ее ногу, пытаясь припомнить, не хромала ли она, когда переходила дорогу.

В голове всплывает воспоминание о Лайзе. «Мы редкая порода, – как-то сказала мне она, – и поэтому должны держаться вместе».

Теперь, когда ее больше нет, никто больше не в состоянии понять, через что нам пришлось пройти. Только я и Сэм. Нас осталось только двое. И хотя я по-прежнему не понимаю, почему ей понадобилось выходить из тени, просто чтобы меня повидать, я неохотно киваю:

– Ну да, – говорю я глухим от удивления голосом, – может, тогда, поднимемся ко мне?

Мы сидим в гостиной, но не прикасаемся к стоящему перед нами кофе. Вернувшись домой, я сняла спортивный костюм, надев вместо него синие джинсы, красные туфли без каблуков и бирюзовую блузку. Яркое цветное пятно в противовес черному наряду Сэм.

Я присела на краешек кресла, обтянутого лиловым бархатом. Жесткое и неудобное, оно скорее для красоты, чем для пользы. Сэм устроилась на старинном диване и явно чувствует себя так же неловко. Сжала коленки, вытянула руки по швам и пытается вести светскую беседу, хотя это очевидно не ее конек. Слова срываются с ее уст короткими, резкими разрядами. Каждый похож на взметающийся в небо яркий фейерверк.

– Милая квартирка.

– Спасибо.

– И по виду просторная.

– Да, не тесная, но, правда, у нас всего две спальни.

Я тут же жалею об этих словах. «Всего две». Как будто я какая-то обездоленная. Судя по рюкзаку, который притащила с собой Сэм, у нее вряд ли есть хоть какая-то комната.

– Здорово.

Сэм ерзает на диване. Похоже, она с трудом противится желанию сбросить ботинки и растянуться на нем. Ей так же неудобно, как и мне.

– Я не к тому, что квартира маленькая, – я начинаю частить в отчаянной попытке исправить впечатление. – Я понимаю, что мне очень повезло. И свободная комната всегда очень кстати, когда к нам приезжают родственники Джеффа. Джефф – мой парень. Его родители живут в Делавэре, а брат, невестка и два племянника в Мэриленде. Им очень нравится ездить в гости. И это здорово, когда с тобой периодически живут дети.

Я люблю семью Джеффа, такую же идеальную, как и он сам – хоть сейчас помещай в рекламный проспект. Все они знают о «Сосновом коттедже». Джефф рассказал им сразу после того, как наши отношения вышли на серьезный уровень. И эти закоренелые протестанты, представители среднего класса, даже глазом не моргнули. Его мать даже прислала мне корзину фруктов и написанную от руки записку, выразив в ней надежду, что фрукты меня порадуют.

– А что с твоей семьей? – спрашивает Сэм.

– В каком смысле?

– Они вас часто навещают?

Я вспоминаю тот единственный раз, когда мама была у нас в гостях. Она напросилась сама под предлогом, что у них с Фредом что-то не заладилось и ей нужно было недельку передохнуть. Джефф решил, что это хороший знак. Я поначалу тоже. Подумала, что новая жизнь, которую я сотворила себе сама, произведет на маму впечатление. Но вместо этого она всю неделю критиковала абсолютно все – начиная с моей одежды и кончая количеством вина, которое я пью за обедом. К тому времени, когда она собиралась обратно, она практически все время молчала.