Он делает ко мне шаг, я отступаю назад и вжимаюсь в угол между комодом и стеной. Куп подходит еще ближе и останавливается лишь когда нас разделяет всего несколько сантиметров.

– Я никогда не встречал таких женщин, как ты, Куинси, – говорит он, – поверь мне. Ты такая сильная. Настоящий боец.

Он смотрит на меня, и от взгляда его голубых глаз у меня подгибаются ноги. Потом проводит по моей щеке большим пальцем руки, опускаясь вниз.

– Не надо, Куп, – говорю я, когда он нежно касается моих губ.

– Но ты ведь чувствуешь то же, что и я, – сиплым голосом говорит он, – я знаю.

Я представляю, как он сидел рядом с Сэм, гладил ее шею, готовый прильнуть к ней губами. Я ненавижу его за это. Он должен безраздельно принадлежать мне.

– Нет, – отвечаю я.

– Ты лжешь.

В комнате жарко. Просто нечем дышать. Жужжащий под окном кондиционер ничего не меняет. А рядом стоит Куп, от него тоже исходит жар, только совсем другой.

– Мне надо идти, – говорю я.

– Никуда тебе не надо.

Когда он надвигается на меня, я пытаюсь его отпихнуть и толкаю в грудь. Ткань его рубашки под моими ладонями прилипает к покрытой потом коже.

– Куп, что еще тебе от меня надо? Ты уже сказал все, что хотел.

– Мне нужна ты, Куинси, – мягко отвечает он.

Что бы я ни говорила Сэм, мне в голову не раз приходили мысли о том, что могло бы заставить меня уступить перед привлекательностью Купа. Самым вероятным мотивом всегда были эти голубые, яркие, как лазер, неизменно поражавшие меня глаза, от взгляда которых не может ускользнуть ничего на свете. Но окончательно меня покоряет его голос, которым он произносит это нежное признание. Именно он бросает меня в его объятия.

После событий в «Сосновом коттедже» он никогда меня к себе не прижимал. Тогда он в первый и последний раз обвил меня своими сильными руками. Я думаю, что воспоминания приглушат наши ощущения, но нет. От них только еще сладостнее.

С ним я чувствую себя в безопасности. Всегда.

Я целую Купа, хотя и понимаю, что это неправильно. Он тоже целует меня, покусывая, впиваясь в меня своими жадными губами. Годы сдерживаемой страсти наконец вырываются на волю, порождая в результате не столько желание, сколько потребность. Не столько наслаждение, сколько боль.

Вскоре мы уже лежим в постели. Все равно в этом номере больше ничего нет. Я уже без одежды, и даже не знаю, куда она подевалась. Похоже, просто упала на пол, как и одежда Купа.

Он знает, что ему нужно. Господи, помоги мне, пусть берет, что хочет.