По дороге им пришлось зайти в аптеку. Струге, слушая заунывные речитативы спутника, ощущал усиливающее жжение в груди. Именно там, в левом кармане пиджака, лежали прочитанные им и свернутые в трубочку документы. До его звонка Выходцеву оставалось двадцать пять минут. До приезда следователя – час. А ровно пятнадцать минут назад изрядно выпившие Чирей и Боль вошли в ванную, где оставили в темноте Ремизова…
Комик по-военному быстро оценил ситуацию. Теперь все зависело от того, как скоро двое уголовников войдут в ванную комнату. Когда они не появились через пять минут, Ремизов понял, что они не смогли пройти мимо оставленного на столе, со вчерашней ночи, спиртного. Потом понял и другое – торопиться им некуда. Люди, привыкшие к алкоголю, не успокоятся, пока не допьют все имеющееся под рукой. Судьба дала ему еще один шанс, и подвести самого себя он просто не имеет права. Первое, что теперь нужно было сделать, – снять с губ скотч. Идиот по кличке Боль наклеил его сразу после выхода Беса. В данной ситуации лишь рот может исполнить роль хватательного органа. О том, чтобы освободить руки или ноги, не могло быть и речи. Примотанные несколькими оборотами все той же липкой лентой, они давно затекли и словно слились со стулом.
Наклонив голову, Ремизов стал яростно тереть щекой о плечо. Лишь бы только отклеился уголок ленты…
Щека горела, словно ему в лицо плеснули уксусом, однако, преодолевая боль, Комик старался вовсю… Наверное, на сотом по счету движении ему удалось сделать невозможное. Прилипнув краешком ленты к рубашке, скотч медленно пополз с губ. Теперь он лишь висел, держась липким основанием на щеке. Но рот был свободен! Теперь, даже не видя в темноте столика с иезуитскими приспособлениями, ему нужно было подвинуть к нему стул. Причем так, чтобы не звякнул ни один из предметов. Комната, где происходило похмельное возлияние, была совсем рядом.
Сквозь мощную вытяжку до Ремизова доносилось завывание февральского ветра. Морозы в Москве стояли несильные, однако изредка мощные порывы ветра превращали терпимый холод в невыносимую стужу. И в эти мгновения люди, укрыв покрасневшие лица варежками или воротниками, стремились как можно быстрее оказаться в тепле. Боже, как хотел сейчас Ремизов из этого тепла попасть в буран… Прямо в этой расстегнутой до пояса рубашке, босой!
Прильнув, насколько это возможно, грудью к шаткому столику, Комик губами ощупывал поверхность его столешницы. Когда в легких заканчивался воздух, он выпрямлялся и переводил дух. Потом снова набирал в легкие кислород и снова ощупывал губами грязную скатерть столика. Его интересовал лишь один предмет – огромный скальпель, которым в анатомических отделениях морга вскрывают покойников. Он шарил губами, стараясь не думать о том, сколько трупов помнит этот хромированный инструмент. Вот он, скальпель…
Помогая языком, Ремизов втолкнул в рот его рукоять. Теперь – самое главное…
Сжав ручку зубами, Комик приблизил лезвие к широким лентам липкой ленты, сковавшей его правую руку.
Он почти плакал, когда зубы, не удерживая тяжелый предмет, скрипели по металлу. Скальпель резал скотч. Но… так медленно. Так предательски медленно!..
Лихорадочно освобождая правую руку от ненавистных пут, Ремизов услышал шаги. Это поднимались по лестнице двое изрядно подпитых садистов. Вероятно, спиртное закончилось. Еще одно резкое движение, и Комик в темноте рассек ленту на левой руке, вместе с кожей. На брючину частой дробью замолотила кровь.
Чирей и Боль войдут в ванную ровно через тридцать секунд. За мгновение до того, как в номере гостиницы «Комета» Иван Николаевич Бутурлин задаст Струге вопрос: «Скажите, Антон Павлович, люди, убившие на нашем этаже судью, уже установлены?»…
Мурманский судья, водружая очки на нос, улегся на кровать. В академии он приобрел несколько брошюр доцента Завадского и сейчас собирался всерьез с ними ознакомиться.
– Коллега, это не у меня, а у вас теплая вода в заднице не держится, – нравоучительно произнес он. По тону соседа Струге догадался, что идти на мировую Бутурлин не собирался – очевидно, догадался, кто явился причиной его хворобы. – Вы только что звонили неизвестному мне Выходцеву и просили срочно приехать. Что вы собираетесь ему передать, Струге? Вы всерьез занялись сыскной деятельностью? Возвращение детства?
– Не суйте нос в чужие дела. – Антон наклонился и принялся зашнуровывать кроссовки.
– Ответ в стиле негра, – заметил Бутурлин. – «Это наши черные дела, белый».
Спорить с ним Струге не хотелось. Свернув документы вчетверо, он поместил их в карман куртки.
– Я собираюсь выпить в столовой чашку кофе. Вам чего-нибудь принести?
Выходя в коридор, он не имел четкого плана. Оставшиеся до приезда Выходцева полчаса он хотел провести вне компании мурманского зануды. Можно зайти в соседний номер и познакомиться с другими судьями, кому выпала от родного региона честь отстаивать лицо местного судопроизводства. Можно, в конце концов, поглазеть на Москву из коридорного окна. С высоты птичьего полета столица была более привлекательна, нежели из окна скорого поезда. Полчаса… Тридцать минут, по истечении которых Струге расскажет прокурорскому работнику о найденных документах.
Глядя на перемещающихся по коридору людей, чей вид ничем не выдавал в них работников правосудия, Струге усмехнулся. Гостиница МВД – такая же предприимчивая организация, как и все остальные. Пока платят деньги, в ней будут проживать все, кто угодно. Бизнесмены, музыканты и прочие, не относящиеся к правовому полю ягоды. Их присутствие здесь вполне оправданно – расценки других гостиниц приводили в ужас даже нефтяных магнатов с Ближнего Востока.