Эти гротескные трагические строки мог сочинить двадцатилетний поэт перестроечной эпохи.

Глеб Струве в предисловии к исследованию «Русская литература в изгнании» (1984) в перечне известных писателей, выехавших из России в эмиграцию, наряду с Бальмонтом, Буниным, Куприным, Мережковским, Северяниным называет и Дона Аминадо. Перечисленные имена известны каждому школьнику, а вот творчество Дона Аминадо пребывало для нас в забвении. Саше Черному, тоже жившему за рубежом, повезло больше, том его стихов издали у нас в шестидесятых годах. А между тем Бунин считал Аминадо «одним из самых выдающихся русских юмористов». Дежурный фельетонист уже парижских «Последних новостей», он сквозь призму своего юмора преломлял эмигрантские будни, политические и идеологические схватки. Он «бодался» со всеми: сменовеховцами, евразийцами, младороссами и политическими противниками Милюкова в лагере «Возрождения». Доставалось и советскому «менталитету». Вот, к примеру, пародия на Молотова:

Убийственная характеристика!

Кстати, что за странная фамилия, Дон Аминадо? Некоторые разъяснения на этот счет мне дал литературовед А. Иванов, глубоко знающий жизнь и творчество поэта и эссеиста. Сам Аминадо не оставил никаких разъяснений на сей счет. Подлинное имя поэта стало творческой фамилией. А откуда испанская приставка Дон? Есть все основания думать, что не обошлось здесь без Дон Кихота. В пользу этого свидетельствует тот факт, что в некоторых газетах поэт подписывался «Гидальго». Испанизированный псевдоним перекликается с литературщиной, маскарадностью, театральностью, которых в поэзии Дона Аминадо хоть отбавляй.

Сатирическая фельетонная поэзия Дона Аминадо, напечатанная в прессе или прозвучавшая из уст автора, скрашивала минуты неуютной жизни, «учила улыбаться…» — вспоминала 3. Шаховская.

Но вот другой Аминадо. Другой поэт, другой человек.

Проникновенные, ставшие хрестоматийными строки «Поздней сирени» и многие другие лирические откровения Дона Аминадо открывают нам отличной крепости лирического поэта.

Впрочем, хочу привести характеристики творчества Дона Аминадо, данные Мариной Цветаевой в письме к нему, опубликованном журналом «Новый мир» в апреле 1969 года. Характеристики емкие, точные и страстные, как все, что выходило из-под пера замечательной русской поэтессы. Цветаева неоднократно признавалась, что видит в Аминадо подлинного поэта. Вы «совершенно замечательный поэт… Да, совершенно замечательный поэт (инструмент) и куда больше поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем «на серьезе»…»; «Я вам непрерывно рукоплещу — как акробату, который в тысячу первый раз удачно протанцевал по проволоке. Сравнение не обидное. Акробат, ведь это из тех редких ремесел, где все не на жизнь… и я сама такой акробат…»; «Вы — своим даром — роскошничаете… Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию!.. Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный — и добродушный) судья»; «Вся Ваша поэзия — самосуд эмиграции над самой собой».

Своенравная, щедрая к дружбам, Марина Цветаева говорит Аминадо все, что она думает о нем, предостерегает, корит, верит в него.

Поэта поддерживал Бунин, они дружили, подолгу общались. В изданном Милицей Грин трехтомном исследовании «Устами Буниных» (1977) довольно часто встречаются упоминания о разного рода встречах, обедах. разговорах. Одна запись от 5 января 1942 года мне показалась особенно характерной: «Подумать только: 20 лет, одну треть человеческой жизни пробыли мы в Париже! Барятинский, Аргутинский, Кульман, Куприн, Мережковский, Аминад. Все были молоды, счастливы». А вот незадолго до кончины Ивана Алексеевича запись Веры Николаевны, жены писателя: «Был Аминад. Как всегда, приятен, умен и полон любви к Яну».

Книга Д. Аминадо «Поезд на третьем пути» (1954) — одна из замечательнейших русских книг-воспоминаний XX века. Она своеобразна по стилю, это как бы «фельетон» вместо мемуаров, иронически-беспощадная и, по-существу, грустная книга, в которой множество живых подробностей и характеристик «дел и дней» литераторов России. В ней на фоне политического брожения предреволюционных лет, совпавшего с годами литературного расцвета, проходит жизнь русской интеллигенции. Сначала глухая провинция, потом Одесса, Киев, Москва, октябрьский переворот и эмиграция. Дон Аминадо сумел передать настроение трагической эпохи. Его мемуары как бы импрессионистичны, события, лица, комедии и трагедии человеческого существования обозначены только пунктиром, но в этом аллюзионном использовании материала автор дает волю читательскому воображению и памяти. Как писал известный исследователь русской зарубежной литературы профессор В. Казак, для воспоминаний Дона Аминадо характерна ироническая дистанция по отношению к изображаемому, но за легкостью форм не теряется политическая и человеческая серьезность автора. Один только отрывок из книги.

«В феврале был пролог. В Октябре — эпилог.

Представление кончилось. Представление начинается.

В учебнике истории появятся имена, наименования, которых не вычеркнешь пером, не вырубишь топором.

Горсть псевдонимов, сто восемьдесят миллионов анонимов.

Горсть будет управлять, анонимы — безмолвствовать.

Несогласных — к стенке:

Прапорщиков — из пулемета, штатских — в затылок.

Патронов не жалеть, холостых залпов не давать.

Урок Дубасова не пропал даром.