ВОЗВРАЩЕНИЕ «ДАМЫ С ЛОРНЕТОМ»
…«Вертушка» главного редактора «Огонька» крутилась без устали… Цензура, то бишь Главное управление по охране государственных тайн в печати, ставила вето на публикацию стихотворений Зинаиды Гиппиус. В. Коротич был бессилен. А мне было обидно, что из рубрики «Русская муза XX века», которую я вел вместе с Е. А. Евтушенко, «слетала» принципиальнейшая для полноты антологии публикация. Чтобы спасти положение, Евтушенко срочно приехал в редакцию и оседлал аппарат чрезвычайной связи. В очередной раз я был свидетелем, как поэт, общественный деятель (ныне народный депутат СССР) Евгений Евтушенко «лежал на амбразуре дзота». Евгений Александрович обзванивал отделы и секторы ЦК КПСС. Он убеждал людей, ответственных за идеологию, за печать, дать разрешение на публикацию стихов опальной поэтессы На другом конце провода, по-видимому, возражали вескими аргументами: антисоветчица, декадентка, покинула родину, не приняла революцию… Евтушенко уверял, что: во-первых, ее уже нет в живых, во-вторых, она талантливая поэтесса, в-третьих, журнал хочет опубликовать всего одно самое лучшее ее стихотворение раннего периода, наконец, в-четвертых, во врезке будет дана оценка ее реакционности, оценка, данная Гиппиус А. М. Горьким. Самое же главное — без стихов 3. Гиппиус полно и объективно судить о русской поэзии читатель не сможет. Ведь рано или поздно имя ее будет возвращено… И добился своего! Впервые за многие десятилетия стихи Зинаиды Гиппиус появились в советской печати. Гласность преодолела еще один нешуточный идеологический барьер.
Валерий Брюсов так писал о своей современнице: «Как сильный, самостоятельный поэт, сумевший рассказать нам свою душу, как выдающийся мастер стиха, Гиппиус должна навсегда остаться в истории нашей литературы. Вместе с Каролиной Павловой и Миррой Лохвицкой Гиппиус принадлежит к числу немногих женщин-поэтов (заметьте, поэтов, а не поэтесс! —
Мариэтта Шагинян говорила мне, что считала Гиппиус одной из умнейших и талантливейших женщин, с какими ей доводилось встречаться на протяжении долгой своей жизни. В книге «Человек и время» Мариэтта Сергеевна сообщает, что часы, проведенные в гостиной Гиппиус, были драгоценными часами общения, одной из величайших духовных потребностей. «Современники помнят только конец, — пишет Шагинян, — бегство за рубеж, подлые и пошлые выступления против социалистической родины, сварливые старческие писания…» Но не надо забывать, что творчество Гиппиус высоко ценили Г. В. Плеханов. А. Блок. А. Белый.
Первая книга стихов Гиппиус, а точнее, как она назвала ее, «Собрание стихов», объемистый том, вышла в книгоиздательстве «Скорпион» в 1904 году. Тиражом 1200 экземпляров.
«Стихи мои я в первый раз выпускаю отдельной книгой, и мне почти жаль, что я это делаю. Не потому, что их написано за пятнадцать лет слишком много для книги, и не потому, что считаю мою книгу хуже всех, без счета издающихся стихотворных сборников: нет, я думаю — она и хуже, и лучше многих; но мне жаль создавать нечто, совершенно бесцельное и никому не нужное. Собрание, книга стихов в данное время — есть самая бесцельная. ненужная вещь…» Заметьте, какой характер, какая натура в пору творческой зрелости (к тому времени Гиппиус уже выпустила три книги прозы), как критично и к себе, и к почитателям поэзии, и ко времени она относится.
Тем не менее именно эта «ненужная вещь» получила достойную оценку современников. После «Собрания стихов» Гиппиус выпустила в России еще два сборника. Интенсивнее она занималась беллетристикой, литературной критикой. Стихи, по собственному заключению, писала только тогда, когда не могла их не писать. Литературу любила нежно и ревниво, но никогда не «обожествляла». «Ведь не человек для нее, а она для человека», — справедливо заметила желчная, язвительная умница.
А жизнь Гиппиус, жены Дмитрия Мережковского, с которым она не расставалась 52 года, заканчивалась почти трагически. В дряхлости, одиночестве и бедности, вдали от любимой России… Если и был последний взмах ее руки взмахом проклятия в нашу сторону, так пусть извинят меня «неистовые ревнители» твердости духа, противники очищения и покаяния, давайте отпустим ей этот грех!.. Ведь мы сегодня сечем сами себя за прошлое двумя руками. Во всяком случае, авторы и составители вышедшего около трех лет назад в издательстве «Советская энциклопедия» первого тома роскошнейшего биографического словаря «Русские писатели 1800–1917» отнеслись к судьбе «Дамы с лорнетом» (определение С. Есенина) так, как она того заслуживает: поместив о ней содержательную и объективную статью и подробную библиографию.
«О, СЛАДКИЙ ВОЗДУХ ГОРЕСТНОЙ СВОБОДЫ…»
О том, что в мировой русскоязычной поэзии существует такое имя, как Довид Кнут, я узнал раньше, чем прочитал его стихи. Слава всегда идет впереди легендарного человека. При каждой встрече, а это было лет десять— двенадцать назад, Владимир Брониславович Сосинский, вернувшийся из Парижа в Россию в 1961 году, рассказывал мне о своем друге-поэте. «Как жаль, что наш читатель даже не слыхивал о Довиде Кнуте!» — горевал он. «Не слыхивал и сегодня». — с горечью добавляю я. В нашей печати стихи Довида Кнута не публиковались еще ни разу. А между тем его лира, страстная, торжественногромкая, брала самые высокие ноты в поэзии русского рассеяния.
Его знала и любила парижская эмиграция. К нему благоволила разборчивая Зинаида Гиппиус, рекомендуя его стихи в журналы и альманахи. Стоило только Владиславу Ходасевичу один, раз услышать стихи Довида Кнута, как он приблизил его к себе. Юрий Терапиано считал лучшей книгой Довида Кнута и одной из лучших книг всей эмигрантской поэзии «Парижские ночи», вышедшую в 1932 году. Когда я снимаю ее с полки — а экземпляр у меня с автографом — и перечитываю, мне слышится дыхание высокой и мудрой речи, вдохновленной призраком близкого дыхания любви:
Этот холодный и страшный час неотвратимо приближался. Второй женой поэта была Ариадна Александровна Скрябина, дочь известного композитора. Оба они принимали участие в движении Сопротивления. А. Скрябина попала в лапы фашистов, и ее расстреляли на месте. Настоящий поэт редко ошибается в предощущениях.
Книжку «Парижские ночи» завершает ставшее знаменитым стихотворение «Я помню тусклый кишиневский вечер» о похоронах бедного еврея. В поэзии Д. Кнута звучал «голос тысячелетий» (первая его книга так и называлась «Мои тысячелетья»), древний голос страны обетованной. Еще один почитатель таланта Д. Кнута, Глеб Струве, свидетельствует: «Библейская тема, библейски окрашенная эротика, высокая дикция характеризовали одну сторон) поэзии Кнута. Ведь Давид Миронович Фих-ман (1900–1955) родился в Кишиневе в семье торговца. Сквозь всю его поэзию проносятся мотивы «бедного и грубого тела», но «веселой души».
Современники вспоминают, что Довиду Кнуту были чужды всяческие окололитературные интриги и злобст-во. Одной из самых темных сторон человеческой натуры он считал зависть. Любя и помогая слабым и сирым, он сам бывал временами «нищее нищего». Но понятие добра неразрывно соединилось в нем как в поэте и как в человеке.
Поселившись после второй мировой войны в Израиле, он стал писать и на иврите, и, по-видимому, русская поэзия много потеряла…
«БЫЛА ВЕСНА, КОТОРОЙ НЕ ВЕРНУТЬ»
Что еще можно добавить к основательному тому ярких, живописных воспоминаний и короткой биографической справке от издательства? Что Дон Аминадо был человеком легендарным, а мы его совсем забыли? Лишь изредка это необычное, почти экзотическое имя всплывало в издаваемых у нас книгах воспоминаний или литературных мемуарах. У Ивана Бунина, Марины Цветаевой, в томах «Литературного наследства». Отвергая почти все без разбора из того, что было создано нашей прошлой культурой, мы особенно мстили тем. кто до конца жизни оставался непримиримым к новой власти, к Сталину, к произволу, творившемуся в России. К таким непримиримым относится и Аминад Петрович Шполянский. Имя это не было пустым звуком для читателя еще до его отъезда за рубеж. Он широко печатался в столичных сатирических и провинциальных журналах, выпустил две книги стихов, «Йесни войны» и «Весна семнадцатого года». В эмиграции он не растерялся и в отличие от многих, как пишет в своей книге «Отражения» Зинаида Шаховская, естественно включился в новую жизнь, познакомился и сблизился с французскими поэтами, журналистами. Его любили, с ним дружили. Эмигрантский народ знал Дона Аминадо куда лучше, чем, скажем, Цветаеву или Ходасевича. Он был просто популярен. На его вечера в разных городах Европы приходили те, кто любил его «веселую», острую музу, хотя стихи свои публично он читать не любил. Современники подчеркивали, что с годами, не в пример многим другим юмористам, Аминадо совершенно не устаревал, не устарел и нынче. Это замечательное свойство — быть своим во все времена — присуще далеко не всем, даже одареннейшим натурам.