— В Австрии?
— Нет, в мире, включая и Россию. А было так. Отправленный в Австрию послом, это было в конце восемнадцатого века, Андрей Кириллович остался в Вене навсегда. Был два раза женат. В Австрию переселился и младший брат графа Григорий Кириллович, женившийся также на австрийке. И он стал жить в Вене.
Таким образом, в России «настоящих» Разумовских не осталось. А в Австрии, наоборот, приумножилось, после того как пошли дети у Григория. Вот так мы и живем здесь двести лет.
Моя мать — русская, отец — австрийский офицер. Во время первой мировой войны попал в плен к русским. Пробыв три года в России, выучился русскому. Вернулся домой, познакомился с девушкой — беженкой, присматривавшей за детьми его сестры. Девушка-эмигрантка оказалась из знаменитой европейской семьи Сайн-Витгенштейнов. Она и стала моей матерью.
…Итак, я шел на встречу с автором книги о любимой мной поэтессе, а общался с наследницей старинной русской фамилии, владелицей родового имения в самом центре австрийской столицы. Неожиданный, но приятный сюрприз. И меня раздирали сомнения: о чем больше расспрашивать — о судьбах предков Марии Андреевны, служивших отчизне верой и правдой, или о ее работе над книгой о Марине Цветаевой.
Стихи Цветаевой ее увлекли совершенно случайно. Из России прислали самиздатскую поэму, автором которой якобы была Цветаева. Сквозь все сочинение рефреном проходил душевный вопль героини: «Я так больше не могу, я так несчастна, я покончу с собой…» Было это году в шестьдесят втором. Заинтересовавшись судьбой поэтессы, Мария Андреевна взяла в библиотеке книгу американского автора Карлинского, посвященную жизни и творчеству Марины Ивановны. Прочла, заинтересовалась еще больше. Но на всякий случай разослала специалистам ту самую поэму. И что же? Выяснилось, что это не стихи Цветаевой. Поэма сочинена кем-то другим. Но теперь это уже было неважно: подлинная Марина Цветаева уже не отпускала Марию Разумовскую.
Как же, сидя в Вене, с которой поэтесса никак не была связана, можно изучать Марину Цветаеву? И она заказывает книги и материалы для работы из многих библиотек мира. Собрания сочинений Марины Цветаевой еще не было, но зато к тому времени, а это были семидесятые годы, выплеснулась в печати лавина воспоминаний о ней. И на Западе, и в России. В том числе воспоминания самых близких Марины Ивановны — дочери Ариадны и сестры Анастасии Ивановны, опубликованные в «Новом мире» и в ленинградском журнале «Звезда».
Первое издание книги «Марина Цветаева. Миф и действительность» вышло на немецком языке в 1981 году. По тем временам у нас еще запретной была тема судьбы мужа поэтессы Сергея Яковлевича Эфрона, завербованного КГБ во Франции и участвовавшего в знаменитом деле убийства разведчика Райсса. Мария Разумовская сообщает читателям сведения на эту тему, почерпнутые ею в Швейцарии из подшивки газеты «Нойе цюрихер цайтунг». подробно освещавшей ход этого дела. А в библиотеке Базельского университета она сидела над рукописями Цветаевой. Известно, что профессор русского языка и литературы Базельского университета Елизавета Малер, подруга Марины Ивановны, взяла на себя хранение части ее архива. Она и сдала его в библиотеку университета. Кстати, именно оттуда пошел по свету цикл стихов поэтессы под названием «Лебединый стан» и «Перекоп». Мария Андреевна рассказала мне. что. когда первый издатель этой рукописи Глеб Струве при содействии Малер получил фотокопию ее и собирался издать, его попросили не делать этого в интересах дочери Цветаевой и Эфрона Ариадны Сергеевны, проживавшей тогда в Москве. Почему? Марина Ивановна слишком уж сочувственно относилась к белому движению. к деяниям тех воинов, среди которых был и ее муж:
На кортике своем: Марина —
Ты начертал, встав за Отчизну.
Была я первой и единой
В твоей великолепной жизни.
Я помню ночь и лик пресветлый
В аду солдатского вагона.
Я волосы гоню по ветру,
Я в ларчике храню погоны.
— Помните эти стихи? — спросила меня Мария Андреевна, рассказывая о своих швейцарских поисках.
Помимо работы в архивах М. Разумовская общалась с людьми, знавшими Цветаеву. Один из них. блистательный литератор Марк Слоним. уже больной и старый, он жил тогда в Женеве, тонко и точно чувствовавший Марину Ивановну, многое открыл исследовательнице в облике «живой» Цветаевой, в ее человеческом, нравственном облике.
К заслуге венской исследовательницы, несомненно, надо отнести и переводы стихов русского поэта на немецкий язык, и выпуск этих переводов отдельной книгой.
— Что поразило вас больше всего в судьбе Цветаевой?
— Ее характер, абсолютно бескомпромиссный во всем. Да, быть может, именно этот характер и «завязал» ее страшную судьбу в неразрываемый узел, но именно Марина Ивановна обладала теми качествами натуры, характера, которые во многом уже утратились в людях и больше не существуют. Как много знаем мы людей талантливых, одаренных, но не сумевших в «минуты роковые» сделать единственно честный выбор. Цветаева могла.
— А как вы считаете: правильно ли, что она вернулась на родину? Может быть, ей следовало оставаться в Париже?
— Понимаете, что было бы с ней, если бы она не вернулась? Я это вижу как бы с другой, нежели вы, стороны. Она вернулась в Россию в июне 1939 года. А в сентябре у нас здесь началась война. Что случилось бы с ней при немцах — сказать трудно. Хотя предположить можно. Мы знаем о ее отношении к фашизму из цикла «Стихи к Чехии»:
О мания! О мумия
Величия!
Сгоришь,
Германия!
Безумие,
Безумие
Творишь!
Что бы с ней сделали немцы, можно только предполагать. Но думаю, что такой страшной судьбы, какая сложилась у нее в России, наверное не было бы. Во всяком случае, здесь во многом отсутствовали те причины, которые заставили Цветаеву наложить на себя руки.
— А что вы думаете о сыне Марины Ивановны Георгии Эфроне? Есть такое мнение, что именно он стал во многом причиной ее самоубийства?
— А что можно сказать о шестнадцатилетнем мальчишке, избалованном безумно любящей мамой и делающей для него все, чего он хотел. Но сказать сегодня, что он такой-сякой негодяй, тоже нельзя. Как мне кажется, на него шоковым образом подействовало увиденное им в Советском Союзе, куда он рвался и заставил-таки маму покинуть Францию…
Мария Разумовская по профессии библиотекарь. Сорок лет проработала в Национальной библиотеке специалистом по русской литературе. Занималась славянскими книгами. Точнее, книгообменом со славянскими странами и советскими библиотеками. Особенно интенсивным был обмен с Государственной библиотекой СССР имени Ленина. Началось все после войны, когда не хватало денег на культурные нужды. Кто-то предложил: давайте просто обмениваться книгами. Так и пошло. Австрийцев главным образом интересовала история, книжное дело, библиография. А советские библиотеки просили в обмен книги по истории Австрии, Средней Европы или книги, которые выходили здесь, в Вене.
Сейчас Мария Андреевна на пенсии. С улыбкой вспоминает, как все началось: в сорок шестом году, после того как в Чехословакии, в Силезии ее лишили родового имения, приехала в Вену. Генеральный директор Национальной библиотеки искал переводчицу. «Оставайтесь здесь, в Вене, — сказал он ей, — работа будет постоянной». Проучившись два года и сдав довольно трудный экзамен, она стала сотрудницей главной библиотеки Австрии.