— Извините, мистер Паркер. Господин Парагон очень занятой человек, но я передам ему, что вы звонили.
Она повесила трубку до того, как я продиктовал ей номер. Из чего я предположил, что в ближайшее время, впрочем, как и в более отдаленное, вряд ли услышу голос мистера Парагона. Судя по всему, придется лично заехать в офис Братства, хотя по тону мисс Торрэнс можно было понять, что мой визит там будет так же кстати, как публичный дом в Диснейленде.
Одна деталь не давала мне покоя с того момента, как я прочитал полицейский протокол о содержимом машины. Поэтому я снял трубку и набрал номер Кертиса Пелтье.
— Мистер Пелтье, вы не припомните Марси Бекер или Эли Уинн курят?
Он помедлил, потом ответил:
— Вы знаете, по-моему, да, обе. Но есть еще кое-что, о чем вам следует знать. У Грэйс была непростая научная тема: у нее был особый интерес к одной религиозной секте. Их называют Арустукские баптисты. Слышали о них что-нибудь?
— Не думаю.
— Секта исчезла в шестьдесят четвертом. Многие думают, что они просто сдались и переехали куда-нибудь, где потеплее да и люди более доброжелательные.
— Извините, я не понимаю, к чему вы это говорите.
— Они еще были известны как баптисты Орлиного озера.
И тут я вспомнил сообщения с севера штата, фотографии людей, передвигающихся за лентой, что ограждала место преступления, и завывания животных.
— Тела нашли на севере, — мой голос звучал ровно.
— Да, я только что видел репортаж по телевизору, — продолжал Пелтье. — Думаю, это они. Я думаю, нашли Арустукских баптистов.
Глава 3
Они пришли, ангелы тьмы, ангелы жестокости и насилия, их крылья чернели на солнце и обнаженные мечи. Они бесшумно передвигались среди людской массы: очищая, отнимая, убивая.
Они не такие, как мы.
Северное подразделение по расследованию убийств в Манхэттене считалось элитным в Нью-Йоркском полицейском управлении, его сотрудники работали на территории от 120-й Ист до 119-й улиц. Каждый из них начинал службу обычным участковым детективом, прежде чем попал на работу в убойный отдел. Все они были очень опытными офицерами, у самых молодых в отделе за плечами по двадцать лет службы. А про старших сотрудников ходило столько баек, сколько ракушек прилипает к днищу старого корабля. Во времена, когда я был новичком-патрульным, старший детектив отдела Майкл Лански, говорил про себя: «Когда я начинал, Мертвое море еще только болело».
Мой отец тоже был полицейским до того дня, когда покончил жизнь самоубийством. Я переживал за отца — обычное дело для сына полицейского, во всяком случае, я беспокоился о нем. И любил его, завидовал ему — его форме, власти, дружеским связям с сослуживцами. Но еще я очень боялся за него. Все время. Нью-Йорк семидесятых сильно отличался от города нашего времени: полицейские гибли на улицах один за другим, их убивали, как тараканов. Об этом постоянно писали в газетах, говорили по телевизору. Если отец был на дежурстве, я видел, как меняется взгляд матери каждый раз, когда раздавался звонок в дверь. Она боялась стать очередной полицейской вдовой. Ей просто хотелось, чтобы муж возвращался домой с дежурства уставший, измотанный, но живой. Он тоже не был спокоен. У него в запираемом ящике стола хранилась бутылка «Миланты», чтобы снимать страшное напряжение, которое отец испытывал практически каждый день, пока что-то внутри него не сломалось. Тогда все закончилось. Страшно закончилось.
Отец редко общался с Северным отделом по расследованию убийств в Манхэттене. Чаще всего он наблюдал за тем, как они проходят мимо, пока он сдерживал толпу или охранял дверь, проверяя значки и удостоверения. Но однажды жарким июльским днем 1980 года, незадолго до его смерти, отца вызвали в скромную квартиру в доме на пересечении 94-й улицы и 42-й авеню. Ее снимала некая Мерилин Хайд, работавшая страховым инспектором в Сити.
Ее сестра зашла к ней и почувствовала отвратительный запах, идущий из квартиры. Когда она попыталась открыть дверь запасным ключом, который ей дала Мерилин, оказалось, что замок забит какой-то клейкой массой. Она немедленно сообщила старшему по дому, а тот связался с полицией. Мой отец, который в это время жевал за углом свой обеденный сэндвич, был первым полицейским, который попал в здание.