Уэбб побил и его.
— Подлежащий расторжению, если риску будет подвергаться благополучие других пациентов и сотрудников, — наизусть процитировал он. — Полагаю, спорить не о чем.
— Давайте найдем компромисс, — пожал плечами я.
— Нет, не найдем — покачал головой Уэбб. — Подбирайте другое место, Кастор, даю вам двадцать восемь дней.
— Уэбб, вы просто душа-человек, — прохрипел я. — Нужно стать построже, иначе вами начнут пользоваться.
Доктор взглянул на меня строго, даже с презрением.
— Никто не скажет, что вы не пытались, — процедил он.
Полумесяц казался серпом холодного огня, превращавшим все вокруг в черно-белую фотографию. Я свернул в розарий, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Впрочем, и то и другое было относительно: из здания больницы по-прежнему доносились крики и стоны, хотя после леденящего душу воя Рафи они воспринимались не иначе как тишина. Дитко спал, но Пен никого к нему не подпускала, по крайней мере пока. Думаю, часа им хватит, а потом я вернусь и посмотрю, не нужна ли моя помощь.
Прислонившись к солнечным часам, я взглянул на стройные ряды шпалер, увенчанных нежными ароматными бутонами. За ними открывался весьма посредственный пейзаж: высокий забор с «оторочкой» из колючей проволоки, а дальше — шесть полос Северной кольцевой, по которой даже в столь поздний час плыл непрерывный поток огней.
«Подыскивайте» другое место… Уэббу легко говорить: на его стороне важное дополнение, мелким шрифтом пропечатанное в нашем договоре. Выполнить предложенное сложнее, если только, как он советовал, я не соглашусь отдать Рафи на милость сотрудников Клиники метаморфической онтологии в Паддингтоне. Но это будет жестом отчаяния, а для него, как мне кажется, еще не время. Отдавая должное интеллекту моего бывшего спарринг-партнера Дженны-Джейн Малбридж, я, как никто другой, знаю о ее недостатках в отношении к пациентам. Что касается сердечности, гуманизма и прочих человеческих чувств, их профессор Малбридж законсервировала до надобности и спрятала в надежном месте.
Я стоял, прислонившись к солнечным часам, и портил своим присутствием идиллический пейзаж розария, когда метрах в пятнадцати от меня из густой листвы выпрыгнули три маленькие фигурки и совершенно беззвучно понеслись по лужайке. Девочки двигались треугольником: впереди — самая старшая и высокая, две другие по флангам. На дальней стороне лужайки плотно росли высокие дубы, но этой троице деревья не мешали: стройные фигурки проходили сквозь стволы, будто они были из воздуха. Когда добрались до стены, отделявшей территорию больницы Стенджера от Колдфольского леса, старшая девочка, на вид лет тринадцати (точнее, ей исполнилось тринадцать на момент смерти), остановилась и посмотрела на меня. Затем откинула назад пепельные волосы и помахала. Я помахал в ответ, и девочка прошла сквозь стену вслед за подругами.
Итак, я снова встретился с призраками девочек, которых в конце сороковых убил настоящий Чарльз Стенджер. Впоследствии он (естественно, недобровольно) отправился в Бродмур,[10] где провел остаток дней и завещал свою недвижимость учреждению, ныне носящему его имя. Шестьдесят лет призраки девочек были прикованы к старым коттеджам, словно щенки к будке. В принципе многие призраки накрепко связаны с конкретным местом, которым чаще всего оказывается место смерти или гибели, но по жуткой иронии этим девочкам предстояло общаться с невменяемыми преступниками до скончания веков, ну, как минимум, пока не закроется больница. Однако примерно год назад я устроил им небольшой концерт: прямо в больничном парке сыграл пару куплетов шотландской национальной песенки, намеренно оборвав ее посредине. В результате девочки не изгонялись с территории больницы, но могли добровольно ее покидать. С тех пор я неоднократно слышал, что юные призраки появлялись и в развлекательном комплексе «Трокадеро», и в Шэдуэлле на воспетой Уилфредом Оуэном лестнице, однако в качестве опорного пункта они до сих пор использовали больницу Стенджера. Наверное, привыкли: по прошествии шестидесяти лет она стала им родным домом. Я все ждал, что они переберутся в другое место: должно же быть что-то лучше этого оказавшегося столь негостеприимным мира. Тем не менее на неизбежный шаг девочки пока не решались.
Гуляя по парку, я в конце концов оказался у противоположной стороны здания, где трава уступала место асфальтовому пятачку автостоянки. Перевалило за полночь, так что машин было раз-два, и обчелся: личный транспорт сотрудников и старенький «форд-мондео» Пен. Пол стоял, прислонившись к машине «скорой помощи», наслаждался одиночеством и курил тонкую, сильно пахнущую сигариллу. Виду него — хоть в гроб ложись.
— Как дела? — остановившись, спросил я.
Медбрат выпустил струйку сизого дыма и покачал головой.
— Мать твою, а как они могут быть после такой потасовки? — сердито отозвался он. — Моя старуха просит найти работу поспокойнее, и, черт подери, она права! Зачем мне все это? Спина болит, как после десяти раундов с Майком Тайсоном, левый глаз не открывается. У Карен сотрясение, а бедняга Рафаэль снова вляпался по самое некуда…
Удивительно, Пол беспокоится о Рафи после всего, что сотворил злобный гость в теле Дитко. Боже, ну и душа скрывается за шкафообразной наружностью!
— Я рад, что ты до сих пор не уволился! — с чувством сказал я. — Сегодня ты спас мне жизнь, спасибо огромное!
— Всегда пожалуйста!
— А вот твой босс — полный козел.