– Ты здесь… по своей воле?
Ещё более тяжко вздыхает белка и опять мотает головой.
– А домой вернуться можешь?
Мгновение помедлив, белка разводит лапы, плюхается на пол и шмыгает носом. На её глаза наворачиваются слёзы.
Я так понимаю, это значит – не может вернуться домой.
– Ах ты бедненький, – отставив чашки на столик, подхожу к белке.
Он большой… и пахнет белкой. И Марк Аврелий на него не шипит и шкурку не топорщит, наоборот, тянется к большому зверю лапкой. Я же поглаживаю белку по вздрагивающему плечу. Слёзы стекают по огромной морде, и тогда я подаюсь вперёд, обнимаю мохнатого непонятного зверя. Он, утробно и жалобно взревев, обнимает меня и утыкается мордой в плечо.
– Ы-ы, – подвывает он и удивительно тоненько всхлипывает.
Гладя его по прижатым ушам, уверяю:
– Ничего, всё как-нибудь наладится. Мы Санаду попросим, может, он что-нибудь придумает. Или Лавия, он вроде как научными изысканиями занимается. Или при следующем схождении попытаемся тебя обратно вернуть. Не переживай… Может, тебе тоже на учёбу ходить, чтобы не так скучно и одиноко было?
Не знаю, понимает ли белка мои слова, но плач становится совсем тоненьким, каким-то детским.
***
Собраться с духом.
Потоптаться вокруг оранжереи, вдали от её тёплого света.
Решить, что надо ещё немного собраться с духом и подобрать более правильные слова.
Санаду повторяет этот цикл не первый раз.
Впрочем, может, Вааразариз недовольство выплеснет на проявление нерешительности – уже будет польза от этих топтаний. Потому что слова для начала разговора и его продолжения у Санаду как-то не находятся, и созерцание ночной холодной пустоши красноречию не способствует.
Находившись вокруг да около, Санаду направляется к стеклянной двери с кованым узором. Небрежно стучит костяшками пальцев по тёплой прозрачной поверхности.
С той стороны, из кресла, за ним наблюдает Вааразариз, покачивает кубком.
Санаду стучит.